Бектас Ахметов - Чм66 или миллион лет после затмения солнца

Лето 1960-го было долгим летом. Я уже успел отбыть смену в пионерлагере МВД, а лето еще не миновало и срединной отметки. Каждый день у мамы дела. Варила до обеда варенье, после двух начиналось хождение по магазинам в поисках одежды для Доктора. В один из вечеров вернулась на дачу, нагруженная узконосыми туфлями, чехословацким костюмом и шикарнейшим пальто-реглан в придачу.

Дети сотрудников управления делами Совмина купаться ходили на пруд у автобусной остановки "Мост". Возвращался я с купания с Илькой и Адькой Кунанбаевыми. Нам оставалась пройти всего ничего, как у ворот Дома отдыха МВД дорогу нам преградила стайка загорелых пацанов из местных. Командовал ими долговязый лет четырнадцати.

Кругом были люди, но для долговязого и его компашки подмолотить нас в темпе ничего не стоило. Побьют ни за что и уйдут себе спокойно. Мы перетрухали.

Долговязый с подмолотом не торопился и заговорил о тяжело больной матери друга. Получалось при этом, будто в беде друга долговязого виноваты как раз братья Кунанбаевы и я.

– А вы дети шишкарей. – Длинный ткнул пальцем в грудь Ильке.

Старший Кунанбаев побледнел. – По морде не хотите?

Первым сообразил я.

– Вот эти, – я показал пальцем на Ильку и Адьку, – дети управляющего делами.

Илька всполошенно завопил:

– Нет, нет! Это Першин управляющий!

Я возмутился наглостью Ильки.

– Он врет! Першин заместитель его отца.

Илька пообещал сказануть отцу про больную мать друга долговязого и долговязый неожиданно раздобрился и отпустил нас небитыми.

Родителям взбрело меня и Джона пристроить в интернат. С моим зачислением в инкубаторские возникли проволочки: в Гороно перенесли мой прием на начало Нового года и в казенном доме нашлось место только для Джона. Родители уговаривали его потерпеть полгода, а там, мол, по получении квартиры Джон вернется домой и будет учиться в обычной школе. Джон не упрямился. Не в жилу при живых родителях, хотя бы и на полгода становиться инкубаторским, но раз надо, так уж и быть, – он согласился потерпеть. С другой стороны, вздумай Джон артачиться, родители все равно бы добились своего.

Джон приходил домой на воскресенье и рассказывал о царящих среди инкубаторских порядках. Рассказывал он смешно, но при этом было заметно, что Джона не на шутку тяготит пребывание среди обиженных детей. Интернатовские все равно, что детдомовские и сколько им не говори, какие они хорошие, но так или иначе все они как один проникаются мыслями о том, что в реальности никому они не нужны.

Мама успокаивала Джона, говорила, что в действительности это не так, Джон в ответ в задумчивости молчал. По глазам было видно, что временное удаление из дома приводило его к преждевременным открытиям.

Но пока до перевода Джона в интернат оставался месяц, мама повела меня в музыкальную школу. В музклассе за низеньким пианино "Шольце" меня экзаменовал худощавый, с нервическим лицом, русский мужчина лет тридцати.

– Так… Повтори за мной. – он несколько раз хлопнул в ладоши.

Прохлопал я как умел. Преподаватель удивленно посмотрел на меня и маму.

– Теперь попробуй за мной напеть вот это.

Спел я громко и с чувством. Так громко и задушевно я никогда еще не пел. Экзаменатор задумался и заиграл на фано мелодию.

– Сможешь повторить?

Почему бы не повторить? Я открыл рот: "Та-та-та-ту-ту-а-а-я".

Получилось что-то вроде "абарая-а-а".

Музыкант взял сигарету, вздохнул и закурил.

– У вашего сына что-то со слухом…

– Да-а…- согласилась мама.

– Вы меня не поняли. – Мужчина отвел глаза в сторону и сказал. -

Он нам не подходит.

Матушка качнулась на стуле. Стул скрипнул, мама внимательно изучала музыканта.

– Как не подходит?

– Кроме того, что у него нет слуха, – преподаватель твердо и уверенно смотрел на маму, – ваш сын полная бездарность.

– Фуй…! – Матушка отмахнулась и облегченно выдохнула. – Ничего, научится.

– Научится?! Да вы что? – Музыкант терял выдержку. – У нас учатся одаренные дети. Мест не хватает и мы отказываем в приеме способным… А вы привели… – Преподаватель сочувственно посмотрел на меня. – Талант нужен! Понимаете, талант!

– Талант? – мама легкомысленно усмехнулась. – Ерунда… Сын мой научится.

– Да никогда он не научится! – Музыкант перестал владеть собой. -

Этому нельзя научиться! – отчеканил экзаменатор.

Тут то мама все и поняла.

– Вам звонили из Совета Министров?

Преподаватель кивнул: "Звонили".

Мама подалась вперед, стул вновь скрипнул, и наставительно сказала:

– Молодой человек, не шутите со мной. Понятно?

Преподаватель оказался слабак и позвал на помощь директора школы.

Директор пришел и тоже отказался шутить. В школу меня приняли.

Мы шли через парк к автобусной остановке и я, представив, что меня ожидает в сентябре, заныл: "Мама, ничего у меня не получится".

– Не бойся. Трудись и все получится.

– Сказал же учитель: талант нужен.

– Что понимает учитель? Надо только хотеть и трудиться.

На даче первым узнал о новости Шеф.

Я попытался рассказать, как все произошло.

– Сказали, что я плохо слышу.

Он ни капли не удивился моему зачислению

– Приняли? – и, дав мне шелбана, успокоил.- Не трухай! Бетховен тоже был глухопердей.

Мама торжествующе всплеснула руками.

– Бетховен глухопердя болган? – переспросила она и мстительно сощурила глаза. – Ба-а-се… А-а…Подлес…

– Кто подлец? – спросил Шеф.

– Анау…Школдан… Издевался надо мной… Ла-адно…Я ему покажу.

Шеф обнял матушку.

– Не выступай. Ему, – он кивнул на меня, – там учиться.

Учиться в музыкалке не пришлось. Добираться из школы до Дома отдыха было не просто – в музыкальную я не успевал.

Я вернулся к себе в "В" класс. Галина Федоровна посадила меня с новеньким. Им был Кенжик, ворчун и большой фантазер.

Иногда папа заезжал за мной на дежурной машине. В тот вечер я сам пришел к нему на работу. Папа дежурил и после восьми за нами должна была прийти машина.

На лифте поднялись на пятый этаж. В комнате дежурного отец показал на телефоны. Городской, вертушка, ВЧ.

– Что такое ВЧ?

– Высокочастотная связь. Смотри: сейчас сниму трубку и за десять секунд мне дадут Москву.

– А Ташенев где сидит?

– В соседней комнате.

– Можно посмотреть?

– Нет. Туда нельзя.

Если я добирался до дачи на автобусе, родители встречали меня на остановке. На улице темно, а внутри Дома отдыха над дачными дорожками горели фонари. Яблоневые аллеи третьего Дома отдыха

Совмина заметала осень. Мы шли и я рассказывал папе о том, что к

7-му ноября в классе начнется прием в пионеры. Галина Федоровна ушла от нас в другую школу. Новая учительница Тамара Семеновна может и хороший человек, но неизвестно назовет ли она меня среди первой группы вступающих в пионеры.