Алексей Слаповский - Синдром Феникса

Харченко позвонил Татьяне, узнал, что она в магазине. Это хорошо — дома, в родных стенах, женщина часто скована и замкнута, будто боится этих стен, как свидетелей, в месте же отчужденном, желательно без людей, особенно знакомых, она делается свободней и вольнее.

Он зашел к ней спокойно, без шуток и прибауток: понял уже, что Татьяну веселые заигрывания отпугивают.

У нее был только один покупатель: старик-пенсионер, выбиравший пиво.

— Захотелось вот пива выпить, — говорил он, — а не пойму, какого.

— Светлое любите или темное? — спросила Татьяна.

— Да я в нем не разбираюсь.

— А крепкое или полегче?

— Опять же все равно. Я ведь не люблю его, если честно, — объяснял старик.

— Зачем же берете?

— Да вот захотелось почему-то, — пожал плечами старик.

Он растерянно оглядывал полки, на которых стояли десятки бутылок и банок самого разного пива. Покачал головой:

— Раньше как просто было! Два вида пива — и все.

— Это какие же? — поинтересовался Харченко, по молодости не помнивший советского неразнообразного быта.

— Бутылочное и разливное! — охотно ответил ему старик, радуясь общению. Но тут же себя поправил: — Нет, вру. В бутылках было тоже два вида: “Жигулевское” и “Бархатное”. И разливное тоже было разное. Или совсем разбавленное — или не очень.

— А чтобы совсем не разбавленное, такого не было?

— И сейчас нет! — уверенно ответил старик. — Ты вот представь: привозют продавщице бочку пива, там, может, литров пятьсот. Как ей удержаться, чтобы хотя бы ведро воды не влить? Никто ж не учует! Кто ведро-два вливает, это еще с совестью, а то и десять могут. Из расчета один к пяти, — грамотно толковал старик. — А так, чтобы совсем не разбавить, ты такую продавщицу представляешь?

Харченко не представлял, но промолчал — Татьяна ведь тоже была продавщица, да еще на рабочем месте.

Она и сама об этом помнила и сказала старику с улыбкой:

— И я продавщица, дедушка.

— Ну, ты не такая! — не смутился старик.

И это очень по-нашему: мы, беседуя в любой компании о добре и зле, всегда уверены, что зло находится где угодно, только не здесь, а здесь все — замечательные люди!

Взяв наконец бутылку пива не темного и не светлого, не крепкого и не слабого, а среднего, старик ушел, вполне довольный.

А Харченко сказал Татьяне озабоченно:

— Нехорошая информация, Таня.

— Что такое?

— Сейчас выясняются детали, но, похоже, твой Георгий — в розыске. По подозрению в соучастии в ОПГ.

— Что такое ОПГ?

— Организованная преступная группировка. Банда.

— Не похож он на бандита.

— А ты видела, на кого похожи теперешние бандиты?

— Нет.

— А я видел. Половина с высшим образованием. В костюмчиках ходят.

— И что теперь делать?

— Не знаю.

Харченко сделал паузу, чтобы Татьяна оценила тяжесть информации, то есть дал ей испугаться покрепче. И ошибся. Да, он знал повадки женщин, но не знал глубинной женской психологии. Он общался с женщинами и по службе, и лично, используя фактор аффекта: испуга или, наоборот, радости. Но ни с одной женщиной не жил вместе, а я утверждаю, что тот не знает женщину, кто с нею вместе не жил. Женщина в первые моменты действительно пугается или радуется более эмоционально и бурно. Даже иногда кричит. Но зато потом, осознав, что произошло, она берет себя в руки и становится очень разумной и стойкой. Мужчина же, не мной первым отмечено, сначала, сгоряча и впопыхах не может осознать толком ни опасности, ни горя, ни радости, поэтому и кажется подчас бесчувственным, до него смысл происшедшего доходит часто лишь к концу события или даже после него. То есть: понял наконец, что не надо было защищаться от безобидной кухонной табуретки тестя неосторожным кухонным ножом, да уже поздно — в тюрьме сидит. Или: доперло до него, что любит он одну-единственную свою Машу, радость всей жизни, да поздно — уже с этой Машей развелся, уже женат на Даше, притопить бы ее, заразу, в ванной, когда купается да еще песни там орет дурацкие, воображая себя счастливой…

Татьяна за эту паузу успела и напугаться, и отойти. И сообразила: если бы все было точно и определенно, Харченко бы к ней не пришел. Он приехал бы с нарядом и взял бы Георгия, вот и все. Надо выяснить, чего Харченко хочет.

— А ты что собираешься делать, Виталя? — спросила она.

— Да вот думаю. Если бы он не у тебя жил, тогда просто. Взял, да и все. А так — я тебя боюсь обидеть. Вдруг ты им, вроде того, дорожишь?

Это был главный вопрос, ради которого Харченко и пришел к Татьяне.

И она это поняла, она, конечно же, это поняла! И не была такой дурой, чтобы ответить утвердительно. Врет Харченко: будь Георгий просто бродягой без дома, он бы его как раз и не взял. А вот если она признается, что он ей дорог, тут Георгию и каюк.

С другой стороны, как бы не переборщить: скажешь, что все равно, а Харченко сделает вид, будто именно этого ответа ждал. Воспользуется поводом — и опять-таки возьмет Георгия. Голову сломать можно. Поэтому Татьяна решила слукавить, перевести с личного на общечеловеческое.

— С какой стати он мне дорог? Не родственник. Но он же фактически больной, хотя и работает. Зачем его трогать, пока все не выяснилось?

— А не боишься, что он и в самом деле бандит окажется?

— Окажется, тогда и забоюсь. Чего заранее-то?

— Я просто не пойму, почему ты его держишь?

— Ну… Он помогает все-таки… И жалко. По-человечески, — подчеркнула Татьяна. — Потом: двое пацанов же у меня. Им интересно, когда какой-нибудь мужик в доме, хоть он им никто, посторонний дядя. Мальчикам надо, чтобы мужское воспитание было. Он вон их помогать взял, они довольны.

Харченко приготовил некоторые слова интимного свойства — тонкие, не прямые, он собирался в финале беседы намеками приоткрыть свои чувства и намерения, но теперь, после упоминания о детях, это стало невозможно. Он видел себя в своих планах любовником и другом Татьяны, но никак не мужем и уж тем более не приемным отцом ее детей.

Поэтому, сказав нейтрально и как бы из вежливости, что Татьяна прекрасно выглядит, лейтенант ушел.

Он понял, что давить надо непосредственно на Георгия. Так ему представить положение, чтобы тот сам захотел исчезнуть.

При этом не мог не удивляться себе: что происходит? Почему он создает проблемы там, где их нет? С той же Татьяной — еще месяц назад он бы попросту сказал ей: “А не заняться ли нам, Таня, тем, чем взрослые люди занимаются?”. Ну или что-то в этом духе. С добавлением или угрозы, или обещания покровительства (или того и другого вместе), что на продавщиц в силу опасности их профессии в смысле общения с деньгами и материальными ценностями действует всегда очень сильно. Согласилась — отлично, нет — до свидания, даже мстить не стал бы. Ибо красивых женщин на свете столько, давно понял Харченко, что, употребляй их хоть по десять штук в день, все равно всех не употребишь. Хотя, по известному присловью, стремиться к этому, конечно, нужно.