Слава Сергеев - Лампада

И я, конечно, не возьму на себя смелость утверждать, что он там не очень просветленный человек, не мне судить, как говорится, но у меня было такое впечатление (лично у меня), что его, например, о политике лучше не спрашивать. Потому что он такое вам расскажет - и про Россию, и про Путина, и что надо делать с Америкой, и про католиков, и про Папу… Тем более, что в описываемое время был еще прежний Папа. Это у них вообще нервная тема.

И как к этому всему относиться? Как, я хочу сказать, относиться к этому отцу Всеволоду как к отцу и духовному авторитету, если я не хочу и боюсь его спрашивать о каких-то относительно серьезных для себя вещах? Если я вижу, что парень, скорее всего, просто устроился на хорошее место и служит, в лучшем случае искренне служит, на нем, как профессиональный военный или, может быть, милиционер? Он и был, кстати, немного похож на военного, если бы не длинные волосы. Кто-нибудь сейчас ухватится за эту мою фразу и скажет, что да, у них сейчас работа такая, вроде военных! Но я не соглашусь. Мне кажется, их задача - смягчать сердца, и тут одного профессионализма и служебного рвения, боюсь, не хватит.

Хотя при этом, наверное, лично этот отец Всеволод человек неплохой и даже симпатичный, и я совершенно не против того, чтобы с ним выпить кагора в те дни, когда ему можно (я плохо разбираюсь в церковных календарях), и даже пообщаться по душам, если получится.

Впрочем, возможно, я чего-то не понимаю, очень может быть.

Я потом, кстати, еще несколько раз заходил в эту церковь и пару раз даже видел отца Всеволода, но прошло довольно много времени, и я не стал к нему подходить, а он меня не узнал.

А потом однажды, уже весной, на Пасху, в позапрошлом году, мы поленились поехать на нашу Пресню и зашли в эту церковь. Зашли уже около полуночи, и вокруг толпилось много народа, ожидающего крестный ход, и церковь была ярко освещена изнутри, и было слышно, как поет хор. И настроение, пока мы шли, было радостное и праздничное.

Христос воскресе! - я целую неделю до того представлял и вспоминал этот радостный возглас священника, ждал его и старался принять, хотя бы ненадолго внутренне принять и подумать, что то, не очень хорошее и нерадостное настроение, которое сегодня бывает почти у каждого, все эти невеселые и, главное, злые мысли и ощущения можно преодолеть, освободиться от них, то есть - воскреснуть… И что смысл этого праздника, наверное, именно в этом.

И вот, когда мы подошли, я обратил внимание, что люди стоят какие-то не очень веселые, что у них хмурые и напряженные лица, - жена еще вздохнула, и что вокруг много милиции. Ну то, что много милиции, это было понятно, недалеко Рублевское шоссе, правительственная трасса, может быть всякое, сейчас же угроза терроризма, но эти сердитые и хмурые лица в церкви, я вижу их уже не первый год, но раньше их было меньше или это я не замечал?..

Кстати, такие ощущения испытывали не одни мы. Рядом я увидел известного в прошлом тележурналиста (наш район, он же “престижный”), он несколько лет довольно остроумно комментировал политику по вечерам на 1-м канале, помните? Еще очень любил пройтись по “так называемым либералам” за их неумение говорить с народом на его, народа, языке… Помните? Потом, с течением времени, его передачу, естественно, закрыли, и он теперь очень остроумно пишет о либералах в некоторых газетах и еще на своем сайте в Интернете, и туда некоторые даже заходят, да. Я лично знаю одного такого человека.

Тележурналист стоял довольно грустный и тоже поглядывал так немного испуганно по сторонам, а рядом стояла его сердитая молодая жена (женщины, они вообще более адекватны сейчас), и когда он сказал: “А давай останемся на крестный ход?” - она очень резко сказала: “Зачем?” Потом, когда пробило двенадцать, и в церкви зазвонили, и вышли люди и священник, и дьяки с хоругвями, и все пошли за ними вокруг храма, я потерял их из виду, но думаю, что они тоже, наверное, обратили внимание, что люди шли в каком-то напряженном и не очень хорошем, как мне показалось, молчании, никто не улыбался, не возглашал хотя бы иногда, как на Пресне, “Христос воскрес!”, не целовался, а слышно было только дыхание и шарканье ног, и сырой весенний ветер временами задувал свечи.

Еще эти “охраняющие” милиционеры… Смешно.

Люди шли в молчании вслед за священниками с хоругвями, а они стояли неподалеку в своих квадратных черных тужурках из кожезаменителя, широко расставив ноги, заложив руки за спину, как всегда, набычившись и глядя на людей в упор. И, возможно, у них была, как это называется - оперативная информация, что что-то может произойти именно во время крестного хода, но зачем смотреть так на прихожан и, с другой стороны, кого это остановит, их взгляд, если не дай бог что? В общем, впечатление было не ахти. Не праздничное, скажем так. И когда мы с женой возгласили все-таки (праздник это или нет?!): Христос воскресе! - никто нас не поддержал, только какой-то интеллигентный дяденька рядом улыбнулся, а менты стали просто-таки есть нас глазами, и один молодой, самый противный, было даже двинулся в нашу сторону, но другой, постарше, его остановил.

А было бы смешно попасть в отделение в 200… году за возглас “Христос воскрес!”. Меня однажды забрали у церкви за поклон иконе Божьей матери, но это было году в 1984-м… Отвели в отделение, записали адрес, место учебы, все довольно вежливо, но с угрозой во взгляде. Времена были советские, и с ходу в милиции не били. Спросили еще:

- Вы сектант?

- Нет, - говорю, - не сектант.

- А зачем же вы туда ходите? - удивился милиционер.

Кстати, сообщили в институт, и у меня потом были неприятности, правда не очень большие, ректор и завкафедрой были приличные люди, да и взять с меня тоже было нечего, учился я неплохо, но карьеру не делал и никуда не лез, в смысле ни в “молодые коммунисты” (тогда были такие), ни в “комсомольцы”, ни в аспирантуру, вообще никуда.

Когда “брали”, был забавный эпизод. Я тогда читал всякую литературу, ксероксы - Солженицына, Синявского, диссидентов и нахально сказал ментам, как, я читал, это делали классики:

- Вы нарушаете советские законы!..

- Вы прекрасно понимаете смысл наших законов, - сказал приведший меня в отделение лейтенант, галантно придерживая передо мной дверь.

Теперь, я думаю, он уже полковник или даже генерал и наверняка аккуратно посещает церковь.

Еще когда мы в ту Пасху возвращались домой, я подумал - как быть не таким, как народ, но вместе с ним?

Так и не придумал. Может быть, вы знаете?

В монастыре жил старец, мне сказал об этом мой приятель. Самый натуральный святой старец, как Зосима у Достоевского. Кажется, физик назвал его иеросхимонахом. Он показал мне его только на второй день, вечером, указав на худого пожилого монаха с белой бородой и пронзительным взглядом, быстро прошедшего мимо нас. Самое смешное, что я плохо помню его лицо, потому что в тот вечер, когда приятель показал мне его, было темно и за старцем бежало несколько женщин, норовя поцеловать ему руку, а он шел очень быстро, и я успел увидеть только архангельские крылья на его черном клобуке.