Ричард Бротиган - Аборт. Исторический роман 1966 года

Врач сказал что-то по-испански.

Девочка ответила ему по-испански.

-- Лучше было б три, -- сказал мальчик по-английски.

-- Хватит думать о девочках, -- шутливо сказал врач.

Затем врач и девочка отрывисто и быстро заговорили по-испански.

За этим последовало шумное молчание, а потом, судя по звуку, врач вынес из операционной что-то тяжелое и бессознательное. Он положил это в соседнюю комнату и вернулся секунду спустя.

Девочка подошла к двери в кабинет, где сидел я, и открыла ее окончательно. Мой темный прохладный кабинет вдруг затопило светом из операционной. Мальчик делал уборку.

-- Здравствуйте, -- улыбнулась девочка. -- Пойдемте, пожалуйста, со мной.

Она небрежно поманила меня через операционную, точно та была розовым садом. Врач стерилизовал хирургические инструменты голубым пламенем.

Он поднял голову от горящих инструментов и сказал:

-- Все прошло отлично. Я обещал без боли, все чисто. Как обычно. -- Он улыбался. -- Идеально.

Девочка ввела меня в другую комнату, где на кровати без сознания лежала Вайда. Она была тепло укрыта. А выглядела так, словно видела сны другого столетия.

-- Отличная операция, -- сказала девочка. -- Никаких осложнений, прошла гладко, как только можно. Она скоро проснется. Красивая, правда?

-- Да.

Девочка принесла стул и поставила его рядом с Вайдой. Я сел и стал смотреть на Вайду. Она была так одинока в этой постели. Я протянул руку и коснулся ее щеки. Наощупь как будто только что появилась без сознания из операционной.

Небольшой газовый обогреватель в этой комнате потихоньку горел себе и горел. В комнате стояли две кровати, и та, на которой недавно лежала девушка, сейчас была пуста, рядом с ней стоял пустой стул, так и эта кровать вскоре опустеет, и стул, на котором я сейчас сидел -- тоже.

Дверь в операционную была открыта, но оттуда, где я сидел, мне не было видно стола.

Дверь в операционную была открыта, но оттуда, где я сидел, мне не было видно стола. Через минуту они привели девушку-подростка из приемной.

-- Все будет в порядке, милая, -- сказал врач. -- Совсем не больно. -- Он сделал ей укол сам.

-- Снимите, пожалуйста, одежду, -- сказала девочка.

На несколько секунд повисло ошеломленное молчание, а затем кровью просочилось в неловкий смущенный шорох -- девушка-подросток снимала одежду.

Когда она разделась, девочка-помощница -- сама не старше пациентки -- сказала:

-- Наденьте вот это.

Девушка надела.

Я посмотрел на спящую Вайду. На ней было надето то же самое.

Одежда Вайды была аккуратно сложена на стуле, а туфли стояли рядом на полу. Они выглядели очень грустными, потому что у нее над ними сейчас не было власти. Она лежала перед ними без сознания.

-- Теперь поднимите ноги, милая, -- сказал врач. -- Немного выше, прошу вас. Вот хорошая девочка.

Затем он сказал что-то по-испански девочке-мексиканке, и она ответила ему тоже по-испански.

-- Я полгода учила испанский в старших классах, -- сказала девушка-подросток с задранными вверх ногами, привязанными к металлическим стременам этой бездетной лошадки.

Врач сказал что-то по-испански девочке-мексиканке, и она ответила ему тоже по-испански.

-- О, -- несколько рассеянно произнес он, ни к кому не обращаясь. Наверное, в тот день он сделал много абортов. Потом сказал девушке-подростку:

-- Это хорошо. Поучите еще.

Мальчик сказал что-то очень быстро по-испански.

Девочка-мексиканка сказала что-то очень быстро по-испански.

Врач сказал что-то очень быстро по-испански, а потом обратился к девушке-подростку:

-- Как вы чувствуете, милая?

-- Никак, -- улыбнувшись, ответила она. -- Я ничего не чувствую. Я должна сейчас что-то чувствовать?

Врач сказал мальчику что-то очень быстро по-испански. Мальчик не ответил.

-- Я хочу, чтоб вы расслабилась, -- сказал врач девушке-подростку. -- Прошу вас, не волнуйтесь.

Все они очень быстро заговорили по-испански. Казалось, у них что-то не ладится, а затем врач сказал что-то очень быстро по-испански девочке-мексиканке. Закончил он фразой:

-- Como se dice treinta?

-- Тридцать, -- ответила девочка-мексиканка.

-- Милая, -- сказал врач. Он наклонился на девушкой-подростком. -- Я хочу, чтоб ты нам посчитала до тридцати, прошу вас, милая.

-- Ладно, -- ответила та, улыбнувшись, но голос ее впервые прозвучал устало.

Начало действовать.

-- 1, 2, 3, 4, 5, 6... -- Тут наступила пауза. -- 7, 8, 9... -- Тут наступила еще одна пауза, длиннее первой.

-- Считай до тридцати, милая, -- сказал врач.

-- 10, 11, 12.

Все прекратилось.

-- Считай до тридцати, милая, -- сказал мальчик. Голос его звучал мягко и нежно, как у самого врача. Их голоса были сторонами одной монеты.

-- Что идет после 12? -- хихикнула девушка-подросток. -- Я знаю! 13. -- Она была очень довольна, что после 12 идет 13. -- 14, 15, 15, 15.

-- Ты уже сказала 15, -- сказал врач.

-- 15, -- сказала девочка-подросток.

-- Дальше, милая? -- спросил мальчик.

-- 15, -- очень медленно и торжествующе ответила девушка-подросток.

-- Дальше, милая? -- спросил врач.

-- 15, -- ответила девушка. -- 15.

-- Перестань, милая, -- сказал врач.

-- Что дальше? -- спросил мальчик.

-- Что дальше? -- спросил врач.

Девушка ничего не отвечала.

Они тоже больше не говорили. В операционной стало очень тихо. Я посмотрел на Вайду. Она тоже была очень тихой.

Неожиданно молчание в операционной нарушила девочка-мексиканка.

-- 16, -- сказала она.

-- Что? -- спросил врач.

-- Ничего, -- ответила девочка-мексиканка, и зазвучал безмолвный язык аборта.

Вайда лежала нежно и неподвижно, словно мраморная пыль на постели. Она не выказывала ни малейшего признака сознания, но я не волновался: дыхание ее было ровным.

Поэтому я просто сидел, слушал, как в соседней комнате проходит аборт, и смотрел на Вайду и на то, где я очутился: в этом мексиканском доме, таком далеком от моей библиотеки в Сан-Франциско.

Маленький газовый обогреватель занимался своим делом, поскольку в саманных стенах докторской клиники было прохладно.

Наша комната находилась в центре лабиринта.

По одну сторону комнаты проходил небольшой коридор -- он шел мимо открытой двери в туалет и заканчивался на кухне.

Кухня располагалась футах в двадцати от того места, где без сознания лежала Вайда -- с вытертым, как грифельная доска, животом. Я видел в кухне холодильник и раковину, а также плиту и на ней -- какие-то кастрюльки.

По другую сторону была дверь в огромную комнату, почти маленький спортзал, за которым я видел еще одну комнату.

Сквозь открытую дверь в комнате виднелась темная абстракция еще одной кровати -- точно большого, плоского спящего животного.

Я смотрел на Вайду, по-прежнему погруженную в вакуум анестезии, и слушал, как в операционной заканчивается аборт.