Евгений Попов - Самолёт на Кёльн. Рассказы

– Я, я…

– Вы, вы. Эх. Сердце мое разрывается, глядя на такую инфантильность, товарищ. Ведь ты же мог с ним как мужик с мужиком. Отвести его в сторонку и сказать: «Ты что, парень, делаешь. Напился, так веди себя прилично. И не позорь дивчину».

А между тем, между тем разговор наш уже происходил на полностью темной конечной ночной автобусной остановке. Автобус уже пришел и высадил пассажиров, и ушел, и пьяницы смылись во тьму неожиданно неописуемой бодрой походкой, а мы все стояли, говорили, я слушал товарища и видел, что он кругом прав, о чем я и сказал ему.

– Вы совершенно оказались правы, – говорю, – в следующий раз я поступлю так, пускай мне даже эти хулиганы наставят синяков на роже.

Он меня поблагодарил и ушел тоже в темь пружинистой спортивной походкой своей.

А я ему вслед сложил и показал кукиш.

Я хорошо умею делать кукиш. Кукиш у меня получается как живой. Вернее, я делаю даже два кукиша. Когда я делаю кукиш, у меня в составлении кукиша принимают участие все пять пальцев, и получается два кукиша. Я это давно уже умею делать, с детства. Меня никто не учил, я сам научился. Раз – и готово. Два кукиша, а если на обеих руках – на правой и на левой, то четыре. Но я ему показал на всякий случай всего два, на правой руке, потому что между тем вдруг бы он заметил, несмотря на темноту, что я ему показываю кукиш. Он бы тогда несомненно вернулся и мог побить меня немножко кулаками. Он ведь сильный. Вернее, он стукнул бы сначала кулаком раз, а когда я сказал бы: «Я, я», за что, дескать, за что, он мог бы и еще пару разиков к моей физиономии приложиться.

И ведь совершенно был бы прав.

Так бы мне и надо было бы, подлецу. Не надо молчать. Это послужило бы мне хорошим жизненным уроком активной жизни и чтоб я защищал обижаемых.

Он бы настолько был бы прав бы, что когда сошли бы с меня с помощью свинцовой примочки синяки, я смог бы где-нибудь как-нибудь доказать свою активность и непримиримость к окружающим меня недостаткам. До свидания. Спасибо за внимание.

КОНЦЕНТРАЦИЯ

Письмо Н.Н. Фетисова в XXX век

Грядущим нашим потомкам, возможно, будет небезынтересно узнать, что и в наши дни полного равенства имелось еще некоторое расслоение, с целью чтобы не было уравниловки.

В частности, имелись, например, буфеты, куда не всякий мог влезть. Где сверху свешивались копченые осетры и колбаса-сервелат, сгущенное молоко и шпроты сияли, минеральная вода пузырилась, сухое вино создавало долголетие, а мясо – мякоть – различных сортов обеспечивало полную стабильность жизненного уровня.

Кроме того, были выстроены различные дачи, сокрытые от нескромного глазу в зеленом полезном лесу за безвредными высокими заборами. Там, среди дорожек, засыпанных чистеньким песочком и камушками, тоже кружилась определенная категория граждан, куда не всякий мог нырнуть. Они ходили в легких одеждах, читали журнал «Америка» и ничем вроде бы не отличались ни от кого из остальных.

И наконец, наряду с общими медицинскими больницами, где лежали ординарные труженики, существовали больницы особые, для тружеников оригинальных. Там лечились работники крупного пошиба, их жены, детки, тетки, бабушки и дядья, а также люди творческих профессий, члены творческих союзов – художники, композиторы, писатели, а также и еще какие-то люди, которых никто не знал, почему они лечатся именно тут, а не в каком-либо другом, более подходящем им по общественной ценности месте.

Замечу в скобках, что сообщаю я эти данные вовсе не из низкого злопыхательства, а просто констатируя факт, как летописец Пимен, чтобы ничего не ускользнуло от всевидящего ока Истории. В тех же скобках открою, сказав честно, что и другие больницы, другие дачи, другие магазины были, может быть, лишь чуть-чуть и похуже, чем вышеописанные, но они все равно были очень даже приличные и хорошие. В них всегда имелось все необходимое, а также ночевала иногда и роскошь. Например, крабы. Так что тут все в порядке и не наблюдалось никакого антагонизма. Просто я говорю, что были вещи одни, а были вещи и другие.

Вот так. А в этих специальных заведениях, что тут удивляться, ведь там все равно лежали выходцы из того же самого НАРОДА, что осаждает по утрам общественный транспорт, а вечером стоит в очереди. Так что тут мы имеем вовсе даже, наверное, и не РАССЛОЕНИЕ как таковое, а КОНЦЕНТРАЦИЮ, здоровую по своей основе, исполнению и замыслу.

К одному такому выходцу из народа, воспитанному вместе со мной в деревне Кубеково К-ского края, художнику Н. я и направился однажды на свидание, вооруженный опытом знания и всеми изложенными рассуждениями. Я и пришел в эту самую специальную больницу, поражающую глаз чистотой, порядком и зеленью. Зашел, отпихнул человека в халате, который мне сказал: «Ты куда?» – снял пальто, повесил его на первый попавшийся гвоздь, вынул из сумки личный белый халат, домашние тапки, взял сумку и пошел по бесконечным коридорам к своему знакомому художнику Н.

А только он меня сразу же нагнал, кого я отпихнул. И опять говорит: «Вы куда, товарищ?» Я тогда вынужден был остановиться и сказать:

– Я несу минеральную воду.

– Какую такую воду? – страшно удивился человек в белом халате и очках. В галстуке, брюках черных…

– «Боржом», – сказал я, отвернув от него лицо, и пошел дальше по бесконечным коридорам.

А только тот меня опять догоняет и снова теребит:

– Простите, но вы к кому идете, товарищ? А я ему в ответ:

– Я, товарищ, несу минеральную воду одному ТОВАРИЩУ. Мне ПОЛОЖЕНО к нему ходить!

Тут-то очкастый человек и призадумался сильно, услышав, что ТОВАРИЩ и ПОЛОЖЕНО. Но на всякий случай спросил:

– У вас и пропуск есть?

– Разумеется! – разумеется, ответил я, хотя пропуска у меня никуда и никогда не было и не будет.

Тогда этот бедный человек посмотрел на меня с горьким сожалением, но помня, в каком учреждении служит, махнул рукой и, что-то шепча (по-видимому, молитву), пошел от меня прочь.

И я от него пошел прочь. Я нашел своего приятеля художника Н., рассказал ему эту историю, и мы с ним долго смеялись. После чего я обвинил его в конформизме. Посмеялись и над этим, после чего я у него занял немного денег. Приятель обвинил в конформизме и меня, но денег дал. Так, весело хохоча, и расстались мы с моим приятелем художником Н., воспитанным вместе со мной в деревне Кубеково К-ского края.

Вниз я шел гордо. Внизу встретил стража, который тосковал, опершись о мраморную колонну. Он сделал вид, что не заметил меня, но когда я проходил мимо, он метнулся и ухватил за полу кого-то другого, мужика в пиджаке, который тоже куда-то пробирался с сумкой, полной еды.

– Вы куда, товарищ? – спросил он и его. Но тот не смог ничего толком ответить, и его с позором изгнали из больницы, велев приходить в урочный день и час.