Сабир Мартышев - Дурная кровь (редакция 2003 г)

В голове каша, гул. Речь Веры – полная бессмыслица, но звучит она довольно убедительно. Я невольно внимаю каждому ее слову, жесту, борясь с недомоганием, все сильнее возбуждаюсь, глядя на нее.

– Валаам Евронимус Риммон Азазель, – скороговоркой произносит Вера. Воздух кажется вязкой жижей, оседающей у меня в легких.

– ПлутонЛокилЮциферСет, – еще быстрее бормочет она. Я не свожу взгляда с ее вызывающе открытой груди, голых ног.

– ПанАбаддонШайтанАсмодей.

– Па…шай, – едва слышно откликаюсь я. Хочу дотронуться до нее.

– РиммонАстартаВельзевулНергалО-яма.

Отклонившись назад, отталкиваюсь от стены. Перед глазами прыгают разноцветные зайчики. В музыку вплетается хор голосов. Я встряхиваю головой, и капюшон падает мне на глаза. Несколько мгновений, пока я поправляю его, ничего не видно. Вера, не замечая моих неуклюжих движений, продолжает:

– ЛилитлЮцеферБегеритО-яма…

Я, наконец, откидываю капюшон и опять вижу Веру.

– …Вил? – говорит она, словно спрашивает о чем-то.

Вил-вил. Делаю шаг в ее сторону. Она же, покончив с именами, поворачивается ко мне спиной, а лицом к зеркалу. Меня это ничуть не смущает. Еще шагаю. Покачиваюсь.

На полу возле зеркала стоит серебристый кубок с прикрепленной к нему табличкой с надписью. Вера наклоняется, предоставив мне любоваться приятными округлостями ее ягодиц и тонкой розоватой полоской ткани меж ними, прикрывающей самое сокровенное. Только я протягиваю к ней руки, как Вера выпрямляется уже с кубком и, закрыв глаза, пьет из него какую-то пузырящуюся жидкость, после чего дает кубок мне.

Теперь-то я вижу, что на табличке красная, словно сделанная кровью, надпись от руки:

КУБОК ЭКСТАЗА

В горле сухо, поэтому выпить чего-нибудь не помешает. Беру кубок. Захлебываясь и проливая жидкость через край, жадно осушаю его до дна. Приторно сладкий, слегка отдающий синтетикой и лекарствами, напиток бьет в нос – я морщусь. Он мне что-то напоминает, но вспомнить что именно сейчас выше моих сил. Поначалу у меня спирает дыхание, перед глазами идут круги. Проходит минута-другая, Вера ждет. В теле мало-помалу появляется какая-то неземная легкость. Наверное, в этом и заключается экстаз. Я чувствую себя намного лучше, голова потихоньку проясняться, а животные инстинкты, окончательно пробудившись во мне, теперь уверенно упираются в плотную ткань балахона.

Возвращаю кубок Вере. Она ставит его на пол и, подойдя к кровати, манит меня пальчиком к себе. Иду к ней. Она укладывает меня прямо в балахоне на кровать, расправляет мне руки в стороны и припадает к моим губам в страстном поцелуе. Наконец-то! – думаю я, с готовностью отвечая ей тем же. Кружится голова, тягучая музыка уносит меня куда-то вдаль. Я не знаю плохо мне или хорошо, но так необычно я себя еще никогда не ощущал. От пламени свечей, мельтешащего по бокам, и давящего полумрака немного рябит в глазах. Я закрываю их и растворяюсь в Вериных объятиях и ласках. Она скользит по моему телу, гладит его и вдруг резко поднимается.

Дергаюсь за ней следом и обессилено падаю обратно.

Руки и ноги расставлены в стороны, они крепко привязаны к кровати.

– Черт возьми! Вера! – от неожиданности вскрикиваю я.

Она бросает на меня насмешливый взгляд и отворачивается к окну. Медленно, зомбированно, не обращая внимания на мои трепыхания, она вытягивает вперед правую руку с ножом и произносит:

– Сатана, восстань из огня!

Вырваться не получается, веревки крепко стягивают мои конечности. И чем больше я дергаюсь, тем сильнее они впиваются в суставы. Повернувшись в сторону зеркала, Вера продолжает:

– Люцифер, явись перед нами!

Колышется огонь свечей, Вера делает еще один поворот против часовой стрелки:

– Белиал, да изрыгнет тебя Земля!

И, наконец, развернувшись в мою сторону:

– Левиафан, предстань из морских глубин!

– Вера, хватит!.. – кричу я в ответ, но осекаюсь.

Плавным движением она подносит нож ко рту и, не отводя от меня взгляда, проводит языком по лезвию. Надеюсь, появившаяся на ноже кровь – всего лишь плод моего воображения. К горлу подступает тошнота. У нее что, совсем крыша едет? По Вериному лицу блуждает непонятная улыбка. Она присаживается на край кровати и подносит нож ко мне. Очередные слова возмущения застревают в горле – судя по всему, следующая кровь будет моей. Я напряженно наблюдаю за медленным путешествием лезвия ножа от кончиков пальцев моей правой руки по запястью вниз. Пока он только скользит по рукаву балахона, не оставляя ни следов, ни боли. Но с Веры станется. Зная ее причуды, я не уверен, что этим все и закончится.

Вслед за ножом Вера ведет по мне рукой, поглаживает, пощипывает, догоняет нож, надавливает на него сверху, но тут же отпускает, отводит руку назад. Она наклоняется ко мне и, не прекращая опасной игры, начинает покусывать руку, больно даже через балахон. Как змея вползает на меня и садится сверху. Давление ножа, скользящего то вниз, то вверх по балахону на груди, становится все ощутимее.

– Ве-е-ра… – предостерегающе шепчу я.

– Тшш… – прикладывает она палец к моим губам.

Хмурюсь, и она вдруг крепко зажимает мне рот.

– Ммм!!!

Нож резко уходит вниз, с треском вспарывая ткань. Я дергаюсь, пытаюсь скинуть Веру с себя. Она же с горящими от возбуждения глазами, с взлохмаченными волосами, налегает на меня, впивается коленками, словно шпорами, в бока, и, не отпуская мне рот, ловко поддевает ткань и неспешно рвет ножом балахон.

– Предстань предо мною, о великое отродье Бездны, и яви свое присутствие. Все мысли устремила я на раскаленный шпиль… – шепчет она, нож мелькает совсем близко от моего шпиля, который, на удивление, гордо смотрит вверх, невзирая на грозящую опасность, – что светится вожделением, присущим мгновениям его увеличения, и страстно вырастает в своем набухании.

Она вжимается в меня так, что становится трудно дышать. Трется всем телом, режет ткань, умудряясь не поранить и не пораниться, кусает, карябает меня. Каждый изгиб, каждая округлость ее девичьего тела выхватывается огоньками свечей из темноты.

– Пошли же вестника чувственных наслаждений и облеки непристойные проекты моих темных желаний в форму будущих деяний и поступков. С шестой башни Сатаны да пребудет знак, что воссоединится с теми, что пылают внутри и подвигнет плотское тело, возжеланное мною.

От балахона остались одни лохмотья, я лежу почти голышом. Накидка с Веры уже давно сползла. Ее звериные ласки становятся все чувственнее и оттого приятнее, а бормотание начинает казаться чем-то само собой разумеющимся.

– Идите же в пустоту ночи и пронзите сей разум, что ответствует мыслями, ведущими к преданию развратом.

Произнеся эти слова, Вера бросает на меня вопрошающий взгляд и разжимает мне рот. В воздухе повисает пауза. Вера смотрит на меня. Она чего-то ждет.