Макар Троичанин - Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 3

- А-а, заходи. Отзаседался? Другой бы не преминул просачковать оставшееся время, а тебя сюда потянуло. Хвалю! Что решили?

Владимир без разрешения присел на табурет у стола, не в силах держаться на ослабевших ногах, выпустил влажную рукоятку браунинга и, не пожалев новеньких брюк, незаметно вытер ладонь о колено.

- Решили, что подвигу есть место и в мирное время.

- Правильно решили, - хохотнул майор, одобрительно прихлопнув ладонью по столу, размётывая бланки. – При такой разрухе одна надежда выкарабкаться – на подвиг и сверхусилия рабсилы.

- Я предложил взамен наладить чёткие проектирование, планирование и организацию работ с персональной ответственностью за них.

Новоиспечённый мелкий руководитель, не убрав застывшей улыбки, с любопытством и неприязнью посмотрел на сообразительного прыткого шофёра, пытающегося играть не в свои козыри, ещё больше растянул улыбку и уверенно предположил:

- Тебя не поддержали?

- Нет, - сознался игрок, пытавшийся пролезть не в свою компанию со своими правилами.

- И правильно сделали, - поддержал майор разумное большинство. – Сейчас надо без лишних размышлений вкалывать и вкалывать ручками, а не лезть с указаниями в чужие мозги, устраивая ревизию серого вещества, которая тебе не под силу. Зачем пришёл? – он уже не улыбался, поставив на место работягу, вознамерившегося переложить ответственность с себя на него, руководителя, и наравне с ним управлять тем, что было не его ума делом. У каждого свой уровень и своя мера ответственности, определённые вышестоящими органами власти, и никому не позволено нарушать выстроенную иерархию и рвать кадровую сеть.

Владимир понял армейского чинушу, удобно и безболезненно встроившегося в штатский руководящий аппарат и возмущённого притязаниями на его долю управления, на его право творить народные трудовые подвиги чужими руками, не боясь персональной ответственности.

- Мне завтра ехать? – спросил Владимир, опускаясь в свою иерархическую ячейку, а вернее – в бездонную и широкую канаву-ров, из которой, несмотря на уверения, что в стране рабочих и крестьян каждому гарантирована широкая и ровная дорога к совершенству, так трудно вырваться и так легко быть погребённым, заваленным без памятного знака.

- Обязательно. Понравилось филонить?

Шофёр, окончательно смирившийся с крохотной долей «хозяина необъятной родины своей», не стал попусту возражать.

- Тебя за что-то неистово возлюбили торгаши. Поделись тайной, может, пригодится?

Бедное сердечко стало успокаиваться, в голове прояснилось: значит, на базе пока никаких заявок от контрразведки по его душу нет. Утешение, конечно, не ахти какое, но, всё же. Хорошо бы и дома было чисто. Хотя бы до ночи. А лучше – до утра. Вдруг удастся удрать на студебеккере. Друг не подведёт. Махнули бы без остановок до самого до нужного Бреста. Вот был бы подарок судьбы напоследок в неприютной стране, отпугивающей любые желания остаться. Он неопределённо пожал плечами, не одарив начальника выгодной тайной.

- По их настоятельной просьбе – учти: в последний раз, в качестве исключения – поедешь в Брест. Путёвка у диспетчера, пропуск в пограничную зону возьмёшь у секретарши, машина осмотрена, заправлена, бочка с бензином в кузове, тент натянут, готовность №1.

- Ого! – удивился Владимир. – И как долго так будет? – не поверил русскому долготерпению.

- Так будет всегда! – отрезал начальник, испытующе глядя на нахального скептика. – Ты что, против?

- Против, - подтвердил шофёр с раздражающе амбициозным гипертрофированным личным мнением, идущим вразрез с мнением руководства. – Мне ехать, и я должен быть уверен в машине, а для этого необходимо прощупать своими руками и увидеть своими глазами каждый узел, каждую деталь, знать, какая может подвести, и поберечь на плохой дороге. Мы с машиной должны быть единым целым, и его я не могу доверить чужому дяде, для которого наше состояние «до лампочки», как говорят… - он чуть не добавил «русские». – Поэтому предпочитаю профилактические ремонты и подготовку машины перед рейсами выполнять сам. Ну, а если кто-нибудь загрузит бочку с бензином или подкачает колёса, возражать не стану.

Начальник долго и пристально рассматривал ершистого подчинённого, с ходу забраковавшего новшество, направленное на повышение ответственности и дисциплины в бригаде и облегчающее труд главного производителя. Хотелось по-армейски гаркнуть, но в словах хорошего шофёра угадывались смысл и правда, хотя они и нарушали внедряемый порядок, затрудняли контроль за подчинёнными, размазывая ответственность и оделяя ею напрямую начальника, и потому должны быть отвергнуты.

- Не буду возражать, если будешь участвовать в подготовке машины вместе с ремонтниками. И ответственность разделишь вместе с ними. Ты – единственный такой в колонне.

- Согласен, - коротко ответил Владимир, вспомнив, что ерепенится зря, больше от взвинченности, чем для дела, и что новая организация работ ему точно «до лампочки». – Я пошёл?

- Свободен, - разрешил майор, подвигая ближе разбросанные бланки.

Владимир уже почти вышел, но, открыв дверь, остановился, осенённый внезапной мыслью, реализация которой позволяла легко и просто избавиться от томительного страха ожидания ареста, да и от самого ночного ареста.

- А можно мне, поскольку машина готова, выехать сегодня на ночь? – и на всякий случай добавил, соврав о причине инициативы: - Надо же вернуть зазря затраченное сегодня время.

Начальник, не ожидавший такой производственной прыти, не нашёлся, что ответить – разрешить или отказать – и принял соломоново решение:

- Договаривайся с торгашами сам. Договоришься – путёвку переделаю.

- Есть! – весело ответил дисциплинированный подчинённый, воодушевлённый комсомольской конференцией, и, окрылённый почти разрешившейся напряжённой ситуацией, поспешил в контору.

Подсев к окну, Ирина внимательно рассматривала вспыхивающие кровью на свету серёжки, поворачиваясь то одной, то другой к небольшому зеркальцу, которое держала в вытянутой руке и, когда появился щедрый даритель, улыбнулась благодарно, не отрываясь от приятного занятия, поманила пальчиком с окровавленным красным лаком ногтем, а когда послушно подошёл, ухватилась за пуговицу пиджака, потянула к себе, заставив низко наклониться, и прерывисто-возбуждённым шёпотом, обжигая внутренним жаром ухо, поведала распирающую тайну:

- Сделал предложение! Представляешь?

- Отпусти, - тихо попросил Владимир, заполненный своей радостью, не оставившей места для чужой, - а то ненароком выйдет – стреляться придётся.

Невеста удовлетворённо рассмеялась сдержанным колокольчиком, пожалев, наверное, что дуэль из-за неё не состоится, чмокнула пленника в сухие потрескавшиеся губы, тщательно вытерла помаду миниатюрным кружевным платочком и отпустила на волю.