Александр Анянов - Рожденные ползать

Тем временем мы вошли в помещение столовой и сели за столик в ожидании, когда нас обслужат. Петров между тем продолжал:

— Так вот, начал я с ходу предварительную подготовку к полету. Смотрю, вроде бы все идет точно по регламенту. Потом, когда горючка стала заканчиваться, приземлил подругу на ВПП и перешел непосредственно к подготовке предполетной. Короче, расчехлили свои половые органы, и пошли на разбег. Мои все системы работают в штатном режиме, быстро набираю обороты. Стараюсь не перегреться раньше времени, чтобы взлететь парой, синхронно. И тут вдруг она как заголосит, будто сигнал аварийки включили. Мол, что же ты подлец со мной делаешь?! Зачем ты меня насилуешь?!

Женя налил себе в стакан чаю. Было видно, что от воспоминаний у него пересохло во рту.

— Я конечно тут же дернул за ручки катапульты, подлетел и ору: ты что, с ума сошла? Мы же вроде весь пилотаж согласовали! Но ты не волнуйся — я уже испарился. Нет меня здесь! А она в ответ только улыбается. Извини, говорит, забыла тебя предупредить. Дело в том, что я могу получить полное удовольствие, лишь тогда, когда представляю, что меня кто-то насилует. Так, что все нормально. Ты просто не обращай на меня внимание.

Мимо нашего столика прошла официантка и поставила нам на стол тарелки с салатом, однако мы даже не заметили этого. Все с открытым ртом ждали продолжения. Даже Дед, который обычно слушал чужие истории с ироническим выражением лица, всем своим видом показывая, что это все фигня и сейчас он расскажет свой «аналогичный случай», даже Дед, слушал внимательно, не перебивая.

— Легко сказать не обращай, — хмыкнул Петров. — Ну, приземлился опять рядом с ней. Кое-как вышел на рабочие режимы. Иду по нарастающей. Только собираюсь взлетать, а тут она опять как заверещит, как запричитает. Все! Мою пушку окончательно заклинило. Чувствую — бесполезно. Молча встаю и начинаю чехлить нижнюю часть фюзеляжа. А тут в хату мусора без стука вваливаются. Вначале я подумал, что они просто мимо проезжали, услышали женские крики и поспешили на помощь. Начинаю оправдываться, а они только ржут. У тебя, говорят, парень, здоровья не хватит нашу Нюру изнасиловать. Скорее это она с тобой проделает. А дальше, я же в гражданке, меня в воронок, и в отделение. Там, конечно, все выяснилось. Оказывается, был это на весь город известный притон, а мусора делали плановый рейд по злачным местам. Вот так меня и приконтрили. Конечно, пришлось им свою ксиву военную показать. Думал, отпустят, а они комендатуру вызвали. Ох, чувствую, вопрут мне теперь отцы-командиры, по самое не могу!

Женя, как в воду глядел. Уже после завтрака он стоял перед строем своих товарищей, слушая гневную проповедь Нечипоренко:

— То, что старший лейтенант Петров покинул расположение части без разрешения командира своего подразделения, говорить не буду. Это разговор особый. Ладно, как он объясняет, что опоздал на последний автобус. Предположим. Тогда почему же ты, товарищ старший лейтенант, тихонько на скамейке в парке не переночевал? Зачем ты полез в такое… место? Ты что свой х…, хм, хм, — Нечипоренко внезапно закашлялся. — Ты что свой член на помойке нашел, раз тычешь его во что попало?

Женька стоял красный, как рак, не зная, куда ему деваться от десятков устремленных на него насмешливых глаз.

Я выпрыгнул из кузова машины, и не спеша, подошел к своему самолету. Было около семи часов утра. Солнце еще стояло невысоко над горизонтом, но уже сильно пригревало. Снова ожидался жаркий день. Самолет блестел на солнце от утренней росы. Я подошел и провел рукой по зеленому боку моего друга. Металл был прохладным и приятным на ощупь. Вокруг стояла удивительная тишина, столь непривычная для ЦЗ. Не работал ни один двигатель или механизм. Даже птичьих голосов не было слышно. Только где-то очень высоко в небе заливался одинокий жаворонок.

Не торопясь, я стал обходить самолет, дошел до его хвостовой части и заглянул в черное от копоти сопло двигателя. Понизу среза сопла проходила маленькая дренажная трубка. Из нее медленно капал керосин в подставленный снизу алюминиевый противень. Он был почти полон. Надо бы вылить, лениво подумал я. Очередная желтая капелька повисла на конце трубочки, набухла, увеличиваясь в размерах и, наконец, оторвавшись, полетела вниз. Кап. Звонко в утренней тишине она ударилась о поверхность жидкости и стала частью целого. Я с интересом наблюдал, как будто видел это первый раз в жизни. Кап, кап, кап. Одна за другой керосиновые капли падали вниз из дренажной трубки. Чем дольше я смотрел на них, тем больше они напоминали мне слезы.

Внезапно я вспомнил нашу последнюю встречу с Полиной и слезу, текущую по ее щеке. Мне вдруг стало ужасно больно и стыдно. Ну, зачем нужно было с ней все время ругаться и спорить? Зачем доводить до слез? Подумаешь, тебя все время пытаются сделать виноватым. Так что? Чем дольше я думал над этим вопросом, тем больше удивлялся сам себе. То, что еще совсем недавно на гражданке воспринималось, как покушение на устои, в армии начало казаться сущим пустяком.

Я уже привык, что здесь все регламентировалось двумя простыми правилами. Правило номер один звучало так: командир всегда прав. Правило номер два гласило: если командир не прав, то смотри правило первое. Учитывая, что у военных жена всегда на одно звание старше мужа, поведение Полины было не только не возмутительным, но, напротив, совершенно оправданным и обоснованным.

Мне стало стыдно еще больше. Почему же я был таким черствым по отношению к собственной жене? Конечно, не всегда легко найти нужные ласковые слова для близкого человека, но, по крайней мере, постараться то можно. Так неужели же Полина должна каждый раз плакать, чтобы выжать их из тебя? Нужно срочно исправляться! Я напишу ей длинное письмо, полное признаний в любви. Или, нет. Лучше написать стихи о моих чувствах. Я пошарил по карманам и достал оттуда бумагу и ручку. Стихи будут начинаться как-нибудь так:

Я даже сам растерялся. Стихи, яркие, выпуклые, сочные перли из меня, как забродившее тесто из кастрюли. Мною овладело невиданное никогда ранее вдохновение. Где-то наверху, над головой послышался шелест крыльев. Это была она, Муза — покровительница поэтов. Так держать! И обязательно слезу в последнем акте, то есть, куплете.