Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 1, 2003

В 1959 году Юлиан Григорьевич прислал Чуковскому свою книгу «Летопись жизни и творчества В. Г. Белинского» с, видимо, более чем прохладной самооценкой своего труда. И получил в ответ вдохновенный разнос этого самоедства, вылившийся в рецензию — и о языке книги, и о (столь дорогом Чуковскому) художественном образе героя. Кончалось письмо К. И. так: «…Вы вместо того, чтобы ликовать и гордиться и выпячивать грудь — находитесь в глубоком унынии и святотатственно браните свою книгу, словно не понимая, что в ней Ваша слава, Ваш подвиг, Ваше оправдание перед господом Богом. Это грешно, и этого нельзя допустить» (1959).

Они познакомились в 1917 году, в редакции «Нивы», где Оксман напечатал неизвестные страницы прозы Гоголя. В 1966 году он писал Чуковскому: «Я надеюсь, что мы когда-нибудь все-таки поживем где-нибудь вместе, и я смогу всерьез поговорить с Вами, чего мне не удается со времени моего возвращения из лагерей Дальнего Севера в Москву. <���…> Будьте здоровы и благополучны, мой дорогой друг. Горжусь быть Вашим современником! Ей-Богу, не вру». А желанный разговор — вот он.

Дополнительный ритм их беседы — это бесконечные списки замечаний к первым редакциям книг и рукописям друг друга (благодарно и терпеливо учитываемые впоследствии). Выполнено это с такой душой, честностью и нелицеприятностью, что начинаешь как-то особенно понимать смысл известного восклицания из лермонтовского «Бородина». Данная в приложении самиздатская запись Оксмана «На похоронах Корнея Чуковского» («Умер последний человек, которого еще сколько-нибудь стеснялись…») — редкий в своей эмоциональной беспощадности приговор нашей дорогой советчине, краснознаменной отечественной пошлости. Говоря о страхе начальства перед покойниками, историк литературы не мог не совершить и краткий экскурс в прошлое: «…по цепочке, как говорится, от бенкендорфа и булгарина к Ильину и Михалкову».

Мешает книге лишь невнятность, непоследовательность и неточность некоторых комментариев. Интересующихся отсылаю к рецензии Э. Хан-Пира в «Знамени» (2002, № 8) и кропотливому отзыву Анны Версиловой в интернетовском «Русском Журнале» (Штудии #8 от 18 апреля 2002 г.).

Стихи Матушки Гусыни. Составление К. Н. Атаровой. Предисловие и комментарии Н. М. Демуровой. М., «Радуга», 2002, 384 стр.

Ну наконец-то. Сколько мы ждали.

Во-первых: билингва. Во-вторых: варианты переводов; тут есть и мэтры-классики, и публикуемое впервые, переведенное (точнее, переложенное) недавно — нашими современниками. Сравнивайте на здоровье. Детские народные стишки — бессмертные «nursery rimes» — загадки, скороговорки, считалки, чепуховинки и страшилки скреплены жестким и логичным каркасом издания. Имеются и картинки, выполненные как марочные заставки, есть внятно-исчерпывающее предисловие с экскурсом в «историю вопроса» и художественно-академичный комментарий в конце (ибо в матушкиных сюжетах словарь Мюллера помочь не сможет). Есть настроение и атмосфера.

Есть и (составитель, наверное, такой цели не ставил) еле уловимый «запах» соревнования, точнее, испытания. Ведь с этими нонсенсами и перевертышами все не просто: будь ты хоть четырежды англоман, но, если не имеешь в своей душе ребенка (маленького гения), затем — подлинного поэтического народного таланта и, наконец, умения подбрасывать да ловить слова, — лучше и не браться. Например, у Григория Кружкова, как мы давно знаем, это выходит отменно.

Особенно занятно то, что у классиков при совершенно разном подходе — чашки весов уравновешиваются, извините, весом их собственного дара (даров). Я имею в виду, скажем, обоих Барабеков — у Маршака и у Чуковского.

Робин Бобин Барабек / Скушал сорок человек…

Робин-Бобин / Кое-как / Подкрепился / Натощак…

Спасибо комментатору, составителю и славным супругам Оупи, которые в середине прошлого века начали все это собирать и изучать. О них в книге сказано немало добрых и умных слов. У прекрасной половины этого трудолюбивого союза — ныне живущей Ионы (род. в 1923) — в нынешнем году юбилей. Половину жизни они с мужем делали то, благодаря чему я пишу эти строки. Великую Гусиную Книжку [61] Н. М. Демурова пишет в предисловии к комментариям, что она приведет здесь, помимо прочего, краткие описания «игр или телодвижений, которыми по традиции сопровождаются эти стишки или песенки», и с грустью сообщает в скобках, что «в данном издании, к сожалению, мы лишены возможности воспроизвести их мелодии». А вот иноземцы наловчились: моим маленьким крестницам отец привез оттуда музыкальную книжку Нянюшкиных прибауток: тычешь пальцем в изображенную рядом со стихами фигурку Humpty Dumpty (Шалтая Болтая) — она тебе и поет. Вот бы и нам такое. . В общем, бегите скорее в лавку.

М. М. Бахтин: беседы с В. Д. Дувакиным. Предисловие, послесловие, комментарии: С. Г. Бочаров, В. В. Радзишевский, В. Ф. Тейдер, В. В. Кожинов, Ф. Д. Ашнин, А. М. Кузнецов, Л. С. Мелихова, Н. И. Николаев, А. С. Шатских. М., «Согласие», 2002, 400 стр.

Научное и читательское бытование этих разговоров длится уже добрый десяток лет, с тех пор, как в начале 90-х их начал публиковать журнал «Человек». Перед нами второе, после 1996 года, издание дувакинских бесед с философом. Два десятка часов магнитофонной записи — вот уж действительно вышла книга, по-пастернаковски — кусок дымящейся совести.

Здесь уточнены тексты бесед, расширены старые и введены новые комментарии («Благодарим за помощь в опознании со слуха этого стихотворения…», есть и такие), добавлен краткий «Хронограф жизни и деятельности М. М. Бахтина».

О научном значении того, чему ученый-исследователь В. Д. Дувакин посвятил полтора десятилетия своей жизни, о созданном им фонде звуковых мемуаров по истории русской культуры первой половины прошлого века написано уже немало. И здесь читатель тоже найдет мемуар его ученика — Владимира Владимировича Радзишевского («Бесконечный Виктор Дмитриевич…»), — книжника, литературоведа, «золотого пера» дополяковской «Литературки». Здесь послесловием выделяется зоркая статья покойного Кожинова («Бахтин в живом диалоге»), где по-бахтински полифонично Вадим Валерьянович «вмешивается» в беседы, касающиеся — местами — и его персоны.

Бахтин не оставил нам никаких воспоминаний. Я уж не говорю о том, что понять его отношение (доформулированное по ходу диалога) ко многим героям и персонажам серебряного века без этих магнитофонных пленок невозможно. Как не будь переписки Оксмана и Чуковского, а стало быть, и выполненной в одном из писем Юлиана Григорьевича просьбы повспоминать о Тынянове, так и здесь — ну не «подведи» Дувакин своего собеседника к Блоку, Хлебникову, Маяковскому и другим… И не было бы этих фантастических обобщений и оценок.