Андрей Волос - Предатель

Для решения задач по обмеру сельхозных земель, составлению подробного плана и проектирования усадьбы Шегаев выговорил себе под начало прежнюю бригаду, а от Камбалы, которого Карпий еще пару раз пытался навязать ему в помощники, все-таки отбился, хоть фактически и с риском для жизни. За наган начальник больше не хватался, но смотрел хмуро. Похоже, акции Шегаева, поднявшиеся после визирки, снова упали, когда упрямился, не желая становиться агрономом. Визирку, кстати сказать, теперь расширяли; однако нормальных работников почти не осталось, и дело шло туго.

Должно быть, начальство само себя с толку сбило. Назвало Песчанлаг словом «сельхоз» — и теперь думает, что здесь жизнь здоровая, как в деревне. Дескать, на земле (в отличие от работ серьезных — горных, лесных и строительных) всякий работать сможет. По этой мысли — и контингент подбирается. Взять хотя бы женский этап. Половина старух, много нервнобольных — шумные, крикливые, неприятные, не отдающие себе отчета в обстановке. Какая с них работа, какая норма? Их пригнали — а половину старого состава, что хоть как-то вкалывал, забрали. Потом еще новичков прибыло. Большая часть — увечные. С ними лагерь окончательно приобрел характер инвалидного — по зоне таскались хромые, однорукие, полуслепые, умственно неполноценные…

Деваться ему все равно было некуда — не в ледник же идти. Уповал на те обрывки, что остались в голове после давным-давно сданного экзамена за семестровый курс почвоведения. Классификация профессора Сибирцева: солонцовый тип, рендзинный тип, иловоболотный… Аллювиальные, органогенные… Прежде в этих краях (да и то не в глухой же тайге, а на взгорьях по берегам рек) ничего, кроме ячменя, вырасти не могло — как ни бейся, как ни корми землю навозом. Но времена иные настали, и теперь другая задача поставлена: давай, Шегаев, разберись, на каких делянках картошка с капустой вообще без удобрения будут расти, победно-рекордный урожай давать!.. Не разберешься — в ледник засунут. А осенью что будет, когда придет пора собирать урожай? Расстреляет его Карпий как врага народа?

Гос-с-с-споди, прости мою душу грешную!..

Как-то раз Богданов сказал, что в женском бараке есть одна тетка — говорит, что агроном.

— Ну да, агроном, — хмуро кивнул Шегаев. — Камбала вон тоже агроном. Ты любую спроси, что ей больше нравится — елки под дождем валить или, коли агроном, бумажки в конторе раскладывать?

Однако на следующий день все-таки зашел.

Женский барак такой же, как все, — наспех сколоченный сырой ящик в одну доску: не дом, а домовина метров пятидесяти в длину. Доски рассохлись, щели в кулак; в них понатыркано всего, что только есть под руками; при каждом обыске охранники утепление расковыривают в поисках заначек и тайников. В середине стены прорублена дверь, в каждом торце по одному небольшому окну. Стекла если когда и были, то выбиты, дыры заткнуты чем попало.

Внутри тянутся с двух сторон ряды сплошных нар в два этажа. Возле окон печки-буржуйки. Днем они не топятся вовсе, поскольку, по замыслу администрации, население барака должно находиться на работе. Ночью над ними, раскаленными докрасна, сушатся и тлеют груды безымянного вшивого тряпья. И два светлячка керосиновых коптилок — в густых клубах пара и дыма они указывают лагернику путь к печке…

Дверь тамбура нараспашку, не то что в сильные холода. Шегаев потоптался у вторых дверей, из-за которых тянуло привычной кислятиной. Без спешки приотворил, заглянул.

— Здравствуйте, женщины! Можно к вам?

Редкие оловянные палки прошивали сумрачное нутро: свет пробивался через дырявую крышу.

Уголовницы обитали в дальних концах, подальше от двери и холода. В новом этапе, по слухам, большинство было бытовичек и политических.

— Здравствуйте! — повторил Шегаев громче. — Женщины, простите за вторжение! Агроном есть среди вас?

— А ничто! — послышалось откуда-то изнутри. — Мужчинка видный! Заходи, не обидим!

И овечье блеянье смеха.

— Вон там она, — слабо сказал кто-то с нижних нар. — Да вы пройдите.

Шегаев счел за лучшее дальше не ходить, но полшага все же сделал.

На верхних нарах справа от дверей началось какое-то копошение. Потом оттуда стал неловко спускаться человек.

Лагерные ватники часто крыли белой бумазеей. В бараке, где люди лежат, прижимаясь друг к другу если не в силу тесноты, то спасаясь от холода, бумазея быстро становится темной, грязно-серой, в разводах, в пятнах смолы и сажи. Потом она рвется. Тогда ее начинают подчинивать заплатками того цвета, что удается найти… и через месяц-два в сравнении с одеянием лагерника даже наряд огородного чучела кажется образцом элегантности и вкуса.

Вот наконец она встала на твердое и неуверенно повернулась.

Пожилая женщина, коротко стриженная и почти седая. В безжизненном выражении ее одутловатого лица ничто не могло навести на мысль насчет учености или культуры.

— Вы агроном? — досадуя, спросил Шегаев для проформы.

Женщина отпустила руку, которой держалась за край верхних нар и нетвердо приблизилась.

— Да, — ответила она, кивнув. — Агроном.

— Где учились?

— В Москве. Окончила Тимирязевскую академию…

Она сделала еще шаг. Теперь свет из приоткрытой двери барака хорошо освещал ее.

Шегаев всматривался.

Вот как! Если человек знает, что в Москве есть Тимирязевская академия, это значит, что он либо жил неподалеку, либо кто-то из близких просветил… Так или иначе, не совсем из пещеры.

— А до лагеря где работали?

— Я работала… — должно быть, собралась перечислить, но спохватилась: — Ах, до лагеря?.. При Наркомземе работала. НИИ землеустройства — знаете?

Шегаев знал НИИ землеустройства. Межевой институт когда-то заключил с НИИ договор на подготовку кадров среднего звена по специальности «топография», и ему тоже пришлось отчасти этим заниматься. Тогда он имел дело с заместителем директора этого НИИ Наташей Копыловой — молодой, симпатичной, живой, нарядной, хорошо за собой следившей женщиной.

— НИИ землеустройства? — удивленно повторил он. — Интересно!.. Я кое-кого знал там. Кандидат сельхознаук Копылова Наталья Владимировна — слышали?

И усмехнулся — мол, вот как играет судьба: одно только слово отделяет их от того, чтобы здесь, в таежной глухомани, в бараке за колючей проволокой, в зоне, оказалось вдруг, что у них есть общие знакомые там — в мире людей, агрономов, институтов и крахмальных блузок!

— Я и есть Копылова, — глухо сказала женщина.

Шегаев оцепенел.

— А вы кто? — робко спросила Копылова. — Я вас знаю?

В конторе царила атмосфера напряженной деятельности.

Карпий приказал Богданову соорудить новый лозунг и повесить на ворота вахты текстом внутрь, в зону.