Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 7 2006)

О, конечно, Гога не был столь примитивен. Ведь, владея “методом и системой К. С. Станиславского”, всегда можно утверждать, что другие этим оружием не владеют . Слова “владеть” и “оружие” в данном контексте следует понимать буквально: становясь “владельцем оружия”, человек аморальный обычно становится преступником. Он легко превращает систему в дубину и лупит ею по головам. Неудивительно поэтому, что сознание своего профессионального мастерства (оно, безусловно, неоспоримо наличествовало у Гоги) так часто приводит в наших условиях не к моцартианству, а к сальеризму в творчестве, ибо пустоту души ничем нельзя заполнить. А заполнить надо, коли слывешь гением! Надо постоянно оправдывать в глазах окружающих свое вознесение на Олимп.

Нет, Гога не пришел по зову Евгения Алексеевича в репетиционный зал. Все было сделано куда изящнее.

Я был приглашен в дом Товстоногова на обед. Мы сидели на той самой кухне, которая впоследствии мерещилась мне как штабное помещение, и мирно вкушали первое, второе и третье. Обходительная и гостеприимная Натела Александровна сама подавала на стол. Евгений Алексеевич показывал мне после компота свои ручные художественные изделия из корней и камней — хобби, обнаруживающее еще одну грань его талантливой личности. Георгий Александрович был совершенно неагрессивно настроен, расспрашивал про второй акт и, когда я, каюсь, в отсутствие на кухне Лебедева, слегка пожаловался на капризы Евгения Алексеевича, успокоил меня:

— Это понятно, Марк. Он — волнуется.

— Я тоже волнуюсь. Все волнуются.

— Это — что! — усмехнулся Гога. — У него трудный характер действительно... Но вам, поверьте, легче, чем Аксеру. Аксер, я помню, с ума сходил от Лебедева перед премьерой.

Хорошенькое утешение для меня. Эрвин Аксер, знаменитость польской режиссуры, ставивший в БДТ “Карьеру Артуро Уи” Брехта, оказывается, тоже мучился с Евгением Алексеевичем.

— Текст можно было за год выучить? — продолжал я свои вздохи-жалобы.

— Я ему скажу, — задумчиво произнес Георгий Александрович. — Я его попрошу. Он через неделю будет готов. Я могу проверить.

Тут я догадался, чего хочет Гога. Он хочет, чтобы не Лебедев его позвал, а я. Я!.. Чтобы я — сам! — попросил его прийти.

Обед кончился. Мое “примирение” с Евгением Алексеевичем было акцентировано дружеской услугой с его стороны: он сел за руль и лично отвез меня на Невский, поближе к гостинице. А сам покатил дальше, по своим делам.

А через несколько дней операция “искусственная имитация конфликта” была проведена опять.

Все дело в том, что работа в театре имеет определенную специфику. Всегда остается некий зазор между тем, что видится до начала труда, и тем, что получается реально на самом деле. Поиск потому и поиск, что тайна результата постигается в процессе творчества, а процесс зависит от тысячи мелочей, от миллиона случайностей. Поскольку театр — дело коллективное, то художественная воля одной личности (режиссера) находится на перекрестке многочисленных художественных воль (актеров, художника, композитора, автора и др.) и подчиняет их себе не в приказном порядке, а в развитии — от первой репетиции до последней. Именно поэтому режиссер не диктует, а убеждает, не приказывает, а предлагает, не властвует, а прислушивается. А ежели работа экспериментальная, то возможны и ошибки, и непонимание... У писателя есть черновики, и мы видим, как испещрены правкой рукописи Толстого. Режиссер правит по ходу репетиций, он сочиняет — это значит, что для того, чтобы получить нечто конечное, ему нужна возможность и от чего-то отказаться, и к чему-то повести заново. Как бы ни сильна была концепция режиссера, как бы хорошо ни было продумано заранее его решение, на репетиции многое может поменяться и даже резко повернуть в сторону... В этих условиях требуется исключительное содружество всех творцов — участников дела. Однако как раз эти условия и позволяют делать любые отклонения от художественной воли режиссера — иногда они носят творческий характер, и тогда безусловно полезны, но иногда... В общем, создать напряжение в репетиционном процессе искусственными средствами (если только этого хотеть) всегда можно. Память театральная хранит немало примеров актерских розыгрышей, приносивших в процесс репетиций элемент распада и пустоты. Есть, к примеру, мастера дискуссий по любым вопросам. Эти дискуссии легко приводят работу в тупик, хотя режиссер менее всего этого хочет. Важно уметь найти финал дискуссии, вовремя прервать “говорильню” и обратить в дело выводы, которые выросли в совместном поиске.

Но если представить себе, что главный исполнитель роли (прекрасно при этом роль делающий) имеет цель сорвать репетицию, то, будьте уверены, он сделает так, что комар носа не подточит — ты будешь метаться в проходах, а он — морочить тебе голову своей непонятливостью и даже нарочно слабой игрой, будто дразня тебя: видишь, как я плохо играю, и все “из-за тебя”!

Надо сказать, Евгений Алексеевич Лебедев владел этими приемами мастерски. Делая свое главное актерское дело прекрасно — я был в восхищении от творческой стороны в его работе, — он буквально тряс меня в процессе наших последних совместных репетиций.

И зачем Лебедев “крутит”?.. Зачем настраивает Гогу против меня? Я бы понимал еще где-то Евгения Алексеевича, если бы роль ему не удавалась, если бы чувствовался будущий провал, но поскольку роль возникала блистательная, поскольку Лебедев выглядел уже в репетиционном процессе явно гениальным актером, то остается думать только одно: вся его конфликтная борьба со мной на конечном этапе работы была жестокой интригой с целью подвести к желаемому итогу — оторвать меня от судьбы спектакля и подготовить приход Товстоногова.

И вот... Роковой момент. Спектакль готов к черновому прогону. Товстоногов приходит на него с Нателой, Свободиным и Эйдельманом. Далее все развивается по уже описанному сюжету...

Я все думал тогда: как он не понимает, что делает. Он же себя позорит. Театр — дело коллективное, и — пойдут разговоры, слухи поползут... “Опомнись!” Хочешь не хочешь, а люди узнают правду и, несомненно, будут на моей стороне. Хоть бы по той простой причине, что истинный человек вечно сочувствует жертве... Это по-русски. А мы в России живем. Так и случилось. “Конокрад” — это, видит Бог, не я придумал.

Получив “мое согласие”, Гога рьяно продолжает репетировать, доводить отдельные сцены. Идет профессиональная предпремьерная муштра. Нормально. И я бы это делал. Но что это, кто это? В полутьме зала возникает группа Гогиных стажеров-режиссеров, которые ведут запись его репетиций — особенно один со светящейся авторучкой старается... То ли для себя, то ли для Истории... Обычно в БДТ так просто не войдешь — охрана дрессированная не пускает без пропуска, но тут... В зале полно людей. Всех вдруг стали пускать. Будущие “очевидцы”. Свидетели.