Михал Вивег - Лучшие годы - псу под хвост

«Если я мыслю, следовательно, я не люблю», — написал он взволнованно.

— Сам будешь смывать, — сказала Ярушка, но Квидо не обращал на нее никакого внимания.

«Я не люблю — но все-таки я существую!» — написал он победно над самой границей подчревья.

Он почувствовал себя внутренне освобожденным. Страстно поцеловал Ярушку. Внезапно ощутил острое желание.

— Квидо? — спросила она. — Что ты делаешь?

У Квидо получилось.

Он проснулся утром около семи. Ярушка еще спала. Из-за шторы в комнату проникало мягкое желтое солнце. Он тихо оделся, нацарапал Ярушке записку и выбрался из квартиры на улицу. Радостно позвякивали трамваи. В парке на площади цвела клумба анютиных глазок. Из аптеки вышла беременная цыганка. Перед хозяйственным магазином выгружали зеленые эмалированные ванны. С крыши молочной взлетели голуби. Квидо проходил мимо магазинов и рассматривал картины, кофеварки, костюмы, свинину, кольца и садовые шезлонги. Жизнь прекрасна, думал Квидо. Он купил шесть рогаликов, масло, ветчину, яйца, апельсины, пену для ванны, презервативы и журнал «Млады свет». Рассеянно листая его, на последней странице он обнаружил свое имя, набранное жирным шрифтом, а под ним свой рассказ «Путь».

— Брошу институт, — сказал Квидо вслух. — Брошу институт, буду любить Ярушку и писать рассказы, — повторил он.

Кое-кто из прохожих оглянулся.

— И как сказал, так и сделал, — вспоминал позже Квидо.

1) — Ну почему вахтером, скажи Бога ради? — кричала на Квидо мать, когда он в пятницу по приезде в Сазаву объявил ей о своем решении бросить институт и устроиться на стекольный ночным вахтером.

— Будет время писать и читать, — сказал Квидо.

Испытанное им недавно волшебное чувство освобождения исчезло; теперь он ощущал себя скорее виноватым. Мучило, что мать не хочет понять его. Он же ясно сказал ей, что речь идет «о проверке, о начале чего-то нового», а она все твердит об «отступлении» и «конце». Решила даже не ездить на завтрашнюю встречу бывших выпускников гимназии.

— Ты прекрасно знаешь, что я не из числа тех, кто слишком задается, — сердилась она, — но полностью поставить крест на своей семье — не многого ли вы от меня хотите?

— Тебе, пожалуй, нечего стыдиться, — обиженно сказал Квидо.

— Разумеется, нечего, — нехорошо засмеялась мать. — Один ковбой, едва успевающий в школе, и два вахтера: первый — с великим прошлым, второй, — она презрительно посмотрела на экземпляр журнала «Млады свет», — с великим будущим!

— Всякое начало — дело тяжелое, — философствовал позже Квидо, — но иной раз оно настоящее бедствие.

Если для матери Квидо внезапное решение сына было просто шоком, то для его отца оно оказалось буквально роковым ударом: Квидо был его последней надеждой; от Пако он не ждал еще ничего путного, поскольку, похоже, тот был равнодушен ко всему, кроме песен кантри и ночевок под открытым небом. И вдруг его единственная надежда рухнула.

Он совсем перестал выходить из подвальной мастерской, даже спал там, и мать Квидо носила ему туда еду, проводя с ним всякий раз не больше получаса. Когда она поднималась по лестнице, Квидо старался не встречаться с ней взглядом.

В последние месяцы отец Квидо занимался в основном обработкой поверхности дерева, причем не только классическим морением и вощением, но и давно отвергнутой полировкой гуммилаком, ибо обстоятельность этого старого способа обретала в его глазах все больше преимуществ. Полюбил он также и патинирование, то есть имитацию старого дерева с помощью порошковой краски. Теперь из мастерской все чаще доносилось завывание фрезы.

— Что он там снова мастерит? — спрашивал Квидо брата, не осмеливаясь спросить напрямую мать.

— Скорей всего, какого-нибудь Пиноккио, — усмехался Пако. — Нами он недоволен.

— Деревянного менеджера! — смеялся Квидо; он был рад, что в своем теперешнем одиночестве нашел в Пако союзника, и потому нередко как бы невзначай подыгрывал ему.

В ночь на понедельник у Квидо было первое дежурство.

Под вечер он отсыпал себе в баночку из-под фруктового сока две порции кофе и намазал маслом и медом два куска хлеба; времена, когда его мать пекла пироги и плюшки, безвозвратно канули в вечность.

— В кофе колоссальное количество ртути, — сообщила ему бабушка Либа, наблюдавшая за его приготовлениями.

— Э, мура, — сказал Пако. — А в чае стронций.

— Какой ужас! — воскликнула бабушка. — Я этого не знала…

— Ну гляди там в оба, — сказал Пако, заметив, что старший брат не в своей тарелке.

— А как же! — сказал Квидо.

Его мать не сказала ничего.

Квидо открыл дверь в подвал.

— Чао, отец! — крикнул он. — Я пошел.

Из подвала повеяло лишь холодом и тишиной.

Пожав плечами, Квидо двинулся в путь. Мать Квидо, подойдя к окну в кухне, отогнула занавеску и долго смотрела ему вслед.

У проходной стекольного Квидо поджидала Ярушка. Она была в вязаной белой маечке, в руке держала два летних яблока и шоколадку. Лишь спустя годы Квидо оценил эту ее безрассудную смелость или, пожалуй, веру, с какой она тогда постоянно оставалась с ним рядом, хотя прекрасно знала, что в обозримом будущем он не сможет предоставить ей ничего из того, что на современном языке называется перспективой: у него не было ни образования, ни квартиры, ни денег, а впереди грозно маячила армия.

Квидо бросился к ней как можно радостнее, дабы приглушить затаившуюся в нем тревогу.

— Девочка, — шептал он, покрывая ее обнаженные плечи удивительно настойчивыми поцелуями.

— Квидо! — осаживала его Ярушка. — Тут же люди.

— Ну и пусть! — не переставал прижимать ее к себе Квидо.

— Подожди, Квидо, мне надо тебе кое-что сказать.

Квидо испуганно отступил.

— Случилось ужасное, — сказала Ярушка.

Квидо почувствовал неведомое до сих пор покалывание за грудиной.

— Что? — спросил он подавленно.

Ярушка огляделась вокруг, подошла к нему совсем близко и смущенно подняла белую майку.

— «Мы не любим друг друга, а выполняем порученное задание», — прочел Квидо большие набрякшие буквы на животе у Ярушки. Больше он ничего не успел заметить — Ярушка, чуть не плача, опустила вниз майку.

— У меня аллергия на фломастеры.

2) Вернувшись в понедельник утром с ночной смены домой, Квидо нашел мать снова в кухне. Похоже было, что она вообще не ложилась спать.

— Ты не спала? — озабоченно спросил Квидо.

— Тише, отец спит. Ну как было?

Ее взгляд отнюдь не свидетельствовал о большом интересе к данному вопросу, но Квидо был рад, что она все-таки задала его.

— В целом, нормально.

Он рассказал ей о своем первом обходе, во время которого он залез даже на крышу административного здания.

— Завтра в десять помашу тебе, — сказал он. — Не прозевай.