Тимур Зульфикаров - 33 новеллы о любви

И сизые наледи скользкие были окрест колонки и Тимофей нагой разгульный поставил фаллос ствол свой кочевой лихой под мелкую огненную струю и ему на миг почудилось что струя пробила промыла насквозь острием ледовым ножевым своим его плоть, но тут фаллос восстал неслыханно возметнулся столбом бычьим рогом от ледовой купели струи и тогда Тимофей радостно побежал вспять в избу…

Айда гулять!..

И тогда Тимофей хохоча и визжа от хлада хмельной веселый вбежал в утлую избу неся бережно и весело впереди себя огненный свой необоримый неистовый кол ствол…

И тут изба показалась ему малой мелкой и показалось ему что фаллос его сейчас уткнется упрётся как рог быка в противную срубную стену и проломит просквозит пройдет сквозь неё как нож срезень чрез крупитчатый снег…

Тогда вдова открыла жаркий жадный колосистый лучистый сноп-глаз и отвела откинула подушку с тела безумного терпкого холмистого своего с двубашенной многовратной крепости лакомой прелести своей и зашептала:

— Бей меня! Коли колосом своим! Дави! Грызи! Насквозь! Навека! Насмерть! Отнеси меня на фаллосе бревне шесте дрыне андроне колу своем с постели в гроб! О! Упокой меня на фаллосе столбе роге бычьем кровяном своем! О!..

И Тимофей на вдову Феклу-Кутью яро огненно извилисто возлег.

О! Ой?..

Но тут от тепла что ль избяного дремного томного? Иль оттого, что не успел Тимофей полюбить разглядеть Феклу — но враз как сосулька весной шумно обрушился обвалился обломился сник его ствол… И не возмог!.. О!..

Тогда Тимофей вновь яро спешно сметливо выбежал из избы и поставил ствол охочий охотничий под ледовую лепетливую струю и вновь фаллос кол колос его яро восстал и он в избу торопко терпко душно вбежал но тут вновь фаллос его опал увял…

— Фекла, пойдем к водопроводу и содеем затеем там, а?.. Но она гневно ленно блудно смолчала…

Тогда в третий раз Тимофей-Измигул к колонке подбежал, но тут на сизых наледях поскользнулся поехал он и нежданно негаданно пьяно криво сел верхом промежностью всей на колонку, как на коня, и фаллосом неистовым и хрупкими нижними курчавыми потаенными власами и орехами заветными ядрами яйцами к ледовой трубе насмерть припал пристал прикипел примерз прилип…

Приковало привязало примотало его насмерть….

Пригорюнился он насмерть… Не может двинуться сойти…

Хочет оторваться — кожа кровавая власатая ломкая рвется губительно жжет точит. Не дает оторваться…

Не может оторваться Тимофей-Измигул…

Нагой на колонке ледовой стоит верхом колышется сидит…

…О русские лихие повольники мужи! Где вы?..

И вы скакали верхом на гулевых овсяных боевых конях а теперь бражные нагие стынете верхом на ледовых колонках! Ах!..

А потом вздохнув Тимофей всадник ледовый непутевый улыбчиво окрест глядит глядит глядит…

А окрест!..

А окрест чудят ворожат рассыпаются чуть пылят чуть чадят чуть горят палят чародейные лунные жемчужные рождественские холомы холмы холмы холмы…

Ах, полетать повитать бы снова в них!..

А под луной дальные и ближние деревни очарованны ясны ясны ясны и далеко неоглядно видны…

И тут глядит Тимофей-Измигул окрест и видит далеко, глубоко, чисто, что по всем селам и деревням стоят нагие мужи и они насмерть прикованы приросли нагими огненными рьяными пьяными фаллосами-стволамиколами и хрупкими ломкими нижними курчавыми власами и орехами ядрами яйцами к трубам водопроводным…

И так стоят верхом на колонках по всей чистшей заснеженной Руси нагие ночные ледовые медовые мужи…

И уповают и улыбаются покойные смиренные ждут мяклых теплоструйных весенних добрых ветров Руси…

И ждут по всей Руси весны и талых вод воли прикованные очарованные лунные рождественьские тайные ночные нагие святые мужи…

…Господь!

Скорей многоводную многошумную весну пошли!.. чтоб оттаяли и колонки и вдовы и мужи пианые моей Руси!..

И!

Держи на Руси голову поклонну, сердце — покорно, душу — униженно уязвленно, а фаллос — прикованно! То-то!

Последняя была воля гульба на Руси и та застыла померзла.

Господи где же последняя воля?..

Но где-то в полях холмах переславльских алмазных святых чудящих Богородица Сошественница бережется таится хоронится грядет со Младенцем бродит бродит бродит…

Тогда!..

Но тогда!..

А тогда! О Боже! Что это?..

И!..

Тогда в нощь пошли задули святые ветры весновеи теплые щедрые иерусалимские малороссийские дальные одеяла пелены летучие светлые светлые ветры ветры ветры…

О Господь! Ты веешь? Ты жалеешь?..

И Ты насылаешь теплый ветр ветер как теплое одеяло овечью летучую милоть чтоб Богородице Роженице в полях ледовых со Младенцем было теплее нежнее!

И пошел воцарил в полях несметный ночной светлый ветер

И снега враз обмякли сотлели изникли сомлели ручьями тайными хрустальными запели зашумели и на избах запели капели

И Тимофей умирающий замерзающий на ледяной трубе почуял как отпустило его как смертная труба под ним обмякла потеплела и иней ивень смертный игольчатый пушистый знобкий на ней стал водой млявой лепетной весенней капелью

…О Господи как же Ты жалеешь!

Бог до людей как мать до детей!.. Ей-ей!..

И сошел со смертной трубы тишайший Тимофей…

И по всей Руси сошли с ледовых колонок алчные лихие ледовые пианые мужи мужи мужи…

Господь дай им!..

И Тимофей-Измигул на очарованных неслышных послушных ножных перстах высоко тихо тихо прошел в дивных милых теплых лепечущих снегах и вошел в избу и сказал Варваре-Фекле-Кутье:

— Вдова святая! Фекла талая моя! Мы хотели грешить любострастничать в Ночь Рождества…

Да Господь не дал нам…

Надевай свой древлий русский малиновый маковый кумачник

сарафан… Пойдем в холмах святых летать витать… Будем Богородицу Роженицу со Дитем Ея новорожденным озябающим искать в сиротских русских холмах…

И тут он содрогнулся сокрушился, воспомнив тех семипалатинских слепых низких квелых заблудших гусей лебедей скворцов что не могли летать в русских небесах…

И перекрестился и сказал:

— Пожалей помилуй Господь!.. дай нам полетать…

И Варвара молчно покорно покойно встала с постели напрасной горячей от тела чудного её и надела сарафан, а Тимофей накинул на плечи рамена прекрасныя ея свой обильный бухарский чапан а сам надел белую вольную долгую рубаху…

И они тихо босо вышли из избы и пошли и встали под сильный светлый ветр благоуханный дальный на высокой жемчужный холм над селом спящим Едрово-Голь…

И тут светлый ветр прибыл словно ждал их и наполнил пьяным сладким шалым крутым крепким воздухом её сарафан и чапан и его волнистую долгую рубаху, как лиющийся парус…

И вначале они привстали на ножных перстах и потянулись ввысь выями как лебеди а потом легко пошли полетели со холма сорвались летуче…