Феликс Сарнов - Кошки говорят Мяу

Я зажмурился и тряхнул головой. Все встало на место. Кот лениво щурился на догорающие оплывшие свечки и легонько когтил диван. Ай, да коньяк… А выпил-то всего пару рюмок! Рыжая, поди, и впрямь здорово надралась… Я повернулся к ней и увидел…

Из ее сильно накрашенных глаз катились слезы, оставляя на щеках черные мокрые полоски от размытой туши с ресниц.

— Рыжик… — сказал я. — Ты что?…

— Я… Мне так ее не хватает, — тихо выговорила она. — Я… Я соврала тебе… Я когда приехала, уже… не застала ее. Она родила, и он пристроил всех котят — я их видела, ездила смотреть… А она потом умерла — он так сказал… И домработница наша тогдашняя подтвердила… Что-то с родами было не так, что-то там… осталось. И когда я приехала — еще не знала, только вошла… Эта квартира, — она провела по лицу ладонями, размазав тушь по щекам. — Она была, как склеп… Она и сейчас, до сих пор такая… Холодная !.. — и уронив руки на стол, так что звякнули рюмки и вилки, Рыжая некрасиво, по-бабьи разревелась.

Вот тебе и оргия, уныло подумал я.

Оргия, и впрямь, сорвалась. Рыжая долго ревела, никак не могла успокоиться, я неловко утешал ее (утешитель из меня — никудышный), и жалел, что привез сюда Кота. Как только она достала переноску, и я понял, что у нее жила кошка, мне нужно было сообразить, что ей будет… Не по себе.

Но все равно, я не мог ожидать такого всплеска — ведь прошло уже… Когда, она говорила, она ездила? Ну, как минимум, года два-три назад… Правда, она здорово выпила, и вообще сегодня с утра была какая-то нервная. Да, и кто их поймет, верно, Кот?

Продолжая обнимать ее, я глянул на Кота. Он сидел на диване и с любопытством смотрел на эту сцену. Ни жалости, ни сочувствия я в его глазах не увидел, да и не мог увидеть — их там не было и быть не могло. Интерес — да, но интерес ли к слезам и всхлипываниям Рыжей, или к моему странному и непривычному для него (для меня — тем более) одеянию, или вообще к чему-то другому — сказать трудно.

… Помню, я как-то заболел гриппом. Я вообще погано переношу температуру, тридцать восемь для меня — смертельный номер, а тут она взлетела под сорок и сутки ничем не сбивалась. Я буквально доходил , а Кот все сутки пролежал со мной на кровати, развалясь в ногах, и навалившись спиной на колени. Мне было невыносимо любое прикосновение к телу, одеяло давило, как свинцовое, подушка скребла затылок, как наждачной бумагой, но тяжесть Кота, привалившегося спиной к ноге, не только не мучила, но даже приносила какое-то слабое облегчение… Это многим знакомо — когда у человека что-то болит, они умеют лечь на это место, и если не снять, то хоть чуть-чуть ослабить боль, и…

Никто не удивляется — конечно, это же не НЛО, чего там необычного, атом неисчерпаем, экстрасенсы под контролем, вода от телевизора заряжается…

Но и тогда, лежа возле меня, доходящего от температуры, и поглядывая изредка на мою раскаленную от жара физиономию с мутными, заплывшими щелочками глаз, он не выражал взглядом никакого сочувствия, никакой жалости. Собака на его месте сходила бы с ума от жалости и тревоги, скулила бы, может, ничего бы не ела (для нее Бог — не может умереть, не может болеть, а если такое происходит, то для нее рушится вся система , качается все то, на чем стоит ее жизнь), но Кот — другое создание . Помогать… Помогать своим присутствием, самим фактом своего существования — это да, а жалость… Не по адресу. Не его жанр.

… В конце концов, Рыжая успокоилась, сходила в ванну, умылась, смыла косметику, скинув туфли, забралась на диван, и мы втроем (Кот раскинулся поперек дивана и привалился спиной к ее босым ногам) стали смотреть дурацкий аттракцион Позднера с актером в маске, изображающим какого-то крутого рэкетира. Я разок пробежался по программам, но кроме сериалов и прилизанной плеши журналиста-теннисиста смотреть было нечего. Лучше уж Позднер…

Досмотрев рэкетира и выслушав умную заключительную речь Позднера (такую умную, что никто в студии, как всегда, ничего не понял), мы убрали со стола, свалили грязную посуду в посудомоечную машину, вяло разделись (у нее, правда, под платьем не было белья), вяло позанимались (да, простит меня тот строгий Поэт) любовью и заснули. Кот устроился у нас в ногах, и каждый раз, когда кто-то из нас шевелился, недовольно уркал.

Среди ночи я разок проснулся, сходил отлить (пить надо меньше, как сказала бы моя половина и… была бы права), а когда позевывая вернулся в спальню…

Мы не закрывали жалюзи, и в спальне было почти светло — в небе висела почти полная луна и заливала комнату тусклым ровным светом. Желтоватым и холодным. Кот не спал — лежал на животе и смотрел на Рыжую. Как-то внимательно смотрел, словно присматривался к чему-то, а в каждом глазу плавало отражение круглого желтоватого диска — почти поной луны. Я проследил за его взглядом и уставился на плечо и грудь Рыжей, лежавшей на боку и дышащей ровно… правда, иногда тихонько вздрагивающей. Красивая грудь — не как у девчонки, конечно, с еле заметной голубой прожилкой, но и не висящая, не старая , очень женственная, очень женская (интересно, а какой ей еще быть, мудила) — и поза такая… домашняя . Интересно, чего он на нее уставился, а?

— Эй, развратник, — еле слышно прошептал я, — чего ты уставился?..

Кот дернул ухом, но не повернул головы и не отвел глаз от… Я вдруг увидел, что он быстро поворачивает голову туда-сюда — чуть-чуть, на сантиметрик, если не меньше — и опять глянул на Рыжую. По ее плечу и груди пробегали тусклые красноватые блики, отблески какого-то света, но свет из окна лился желтоватый , откуда же они? Может, от еле светящегося маленького огонька индикатора на выключателе торшера? Нет, выключатель — у самого пола, и оттуда до кровати не могут дотянуться никакие отблески, тем более от такой крохотной, еле светящейся точечки…

Если бы не Кот, я решил бы, что это у меня в глазах мелькает от темноты — после яркого света в ванной глаза могли не сразу привыкнуть к тусклому лунному свечению… Но Кот тоже явно видел эти блики, он следил за ними и…

Я зевнул — на меня вдруг накатила сонливость, хотя секунду назад сна не было ни в одном глазу — и забрался под одеяло, пробормотав Коту:

— Спи, давай, полуночник… И нечего пялиться на голых баб…

Кот ничего не ответил — кто я такой, чтобы он спрашивал у меня разрешения и советов, на что ему пялиться — и я, повернувшись к Рыжей спиной (Господи, как же приятно иногда касаться такой по-домашнему уютной и теплой попы — к черту все эти оргии ), провалился в сон.

Утром я проснулся с легким похмельем и довольно тяжелым и увесистым… Висящий на кресле смокинг (Nobless oblige!) вынудил меня даже мысленно назвать это не простым нормальным словом, а полумедицинским термином — увесистой эрекцией.