Александр Зиновьев - Желтый дом. Том 2

— Если все это уцелеет.

— Вряд ли. Мы ведь всего лишь форма движения материи.

— Конечно. Но люди обладают способностью выдумывать красивые сказки и верить в них. Кто знает, может быть, сию минуту какой-нибудь мальчик, страдающий за судьбы человечества, изобретает такую спасительную сказку.

— Надеюсь, некоммунистическую.

— О нет! Такую мразь можно выдумать только один раз.

— Зато навсегда.

— Не торопись с выводами. Еще не все потеряно. Лишь под утро пришел тяжелый сон. Во сне к нему опять явился Петин.

— Были покушения на Сталина? — спросил его МНС.

— Были. И по крайней мере одно из них удачное.

— А что было бы, если бы Сталина не было?

— Этого не могло быть. А если бы случилось, то было бы хуже. Режим был бы мягче. К войне подготовились бы лучше. И именно поэтому мы проиграли бы ее. Мы были бы тогда сильнее, и Запад был бы за Гитлера. А если бы победили, было бы еще хуже: не было бы никакого разоблачения.

— А если сейчас...

— Будет хуже. Тот, кто попытается повторить великий образец, совершит величайшую глупость. Его попытка кончится катастрофой.

— Но ведь тебе...

— Мне все равно. Я мертв.

— А мне?

— Ты есть случайность. Сначала — испорченный презерватив, потом — неудавшийся аборт, потом — реанимация. До сих пор реанимация. И никто не знает, жив ты или нет.

На завтрак дали фиолетовую картошку. Почему не кашу? — спросил он. Теперь с крупами плохо, сказала официантка. По выходе из столовой он взглянул на газетный стенд и увидел знакомое лицо. Под портретом — некролог, подписанный высшими лицами Партии и Правительства. Великая эпоха ушла, сказал Старик. Пора и нам собираться. Куда? — спросил он. Пока домой, сказал Старик, в Москву. Пока...

После их ухода из палаты уборщица разложила на полу в палате грязную простыню, вытряхнула на нее обрывки бумаги из мусорной корзины и начала их просматривать. Одни бумажки она бросала обратно в корзину, другие аккуратно складывала в целлофановый пакет. Среди них — неотправленное письмо к Ней.

Когда, получив свои паспорта, выходили из центрального корпуса, у скульптурной группы «Счастливая семья» отвалился целиком младенец. Осколки загромоздили выход, и им пришлось выбираться через черный ход. Уже сидя в автобусе, они узнали, что у Членкорицы все-таки украли шубу. Это известие сразу подняло настроение. На станцию ехали с шутками и песнями. За автобусом, не отставая ни на шаг, мчался Диссидент. И сидел на платформе до тех пор, пока электричка не унесла отдыхающих в неведомую ему Москву.

Дома Соседка отдала ему ключи. Заходила твоя последняя краля, сказала она. Сказала, что уезжает куда-то надолго. В комнате было пусто. Не хватало чего-то привычного и важного. Он не стал выяснять, чего именно. Он лег на тахту и уставился в грязный потолок.

И МНС не смог установить, во сне или наяву появился Он.

— А где остальные? — спросил МНС у Него.

— Я их всех уничтожил, — сказал Он.

— Правильно сделал. Мне они тоже порядком надоели.

— Я знал, что ты верно оценишь мое поведение. Скажи, что случилось с записками Петина?

— Он уничтожил все.

— Вот гнида! А я ведь доверял ему. Я сохранил ему жизнь, надеясь, что со временем он напишет всю правду обо мне.

— Он обманул тебя. Он вообще был малограмотный и глупый человечишка.

— Жаль! А я думал, что он прикидывается дураком, чтобы выжить.

— Если бы он прикидывался, ты бы решил, что он на самом деле дурак.

— А может быть, ты продолжишь без него? Скоро столетие со дня моего рождения. Очень кстати было бы.

— Бессмысленно. Если бы написал Петин, Они напечатали бы все, что угодно. А мои сочинения дальше КГБ не пойдут.

— Как же быть? Я хочу, чтобы мир знал правду обо мне.

— Поздно! Теперь мир уже никогда не узнает о тебе правду. Петин был твой последний шанс.

— Что же эти мерзавцы сделают со мной?

— Нетрудно предвидеть. Официально реабилитируют. Признают, конечно, что ты допускал отдельные ошибки и перегибы, но в целом был последовательным учеником Ленина, твердо проводил генеральную линию партии, имел большие заслуги в коллективизации, индустриализации и в войне. С другой стороны, критиканы будут вопить о твоих преступлениях. Но хрущевское разоблачение уже не повторится. Кстати, ходил слух, будто доклад, который зачитал Хрущев, был приготовлен Берией. Это верно?

— Не совсем. Он был приготовлен Берией, но для меня. Я собирался сделать самый сенсационный доклад в истории. Нечто вроде «О некоторых головокружениях от успехов». И коснуться в нем некоторых ошибок и перегибов на местах и даже в руководстве. Под этим предлогом я собирался убрать Молотова, Ворошилова, Кагановича и других. И Берию, конечно.. Но не успел.

— Убрали?

— Нет, это — вздор. Эти трусливые шакалы способны кусать только мертвых.

— Жаль, что все это так и останется неизвестным.

— А литература?! Можно же воссоздать в литературе!

— Нет. Те писатели, которые готовы и будут «воссоздавать», суть бездари и прохвосты. А те, которые талантливы и честны, те понимают, что это им не по силам. Тут вроде бы много надо показать, а показывать фактически нечего.

— А наука?

— Тем более нет. Среди ученых умных и талантливых людей еще меньше, чем среди писателей. Ученые мечутся между двумя крайностями — между необходимостью и случайностью твоего бытия. Наиболее бездарные из них стараются найти диалектическую середину: случайность есть форма проявления необходимости! Но эти категории давно превратились в пустышки.

— Так что же будет?

— Историческая оценка, то есть заурядная скука.

— Я ухожу. Но на прощанье ответь мне на несколько вопросов, только откровенно. Если бы ты был перед революцией и знал, к чему она приведет, был бы ты за революцию или против нее?