Александра Яки - Грусть улыбается искренне

В коридоре были слышны только приглушённые раскаты грома с улицы. Золушкин с Тарасовной уже давно просматривали десятый сон. Из приоткрытых дверей палат доносились посапывания и храп.

Ребята подкрались к запертой двери. Главное было не разбудить Бекира или Шпалу — их палата находилась как раз напротив.

— Ну-ка посвети мне телефоном, — Витя вынул из кармана сотовый и, дав его Инге, стал перебирать ключи связки. — Этот не подойдёт, этот от ординаторской…

Он несколько раз пытался запихнуть в замок неподходящий ключ. Скважина сопротивлялась, замок выскакивал из рук, точно смазанный жиром, и всякий раз ударялся о дверь, вызывая дикий лязг.

После десяти, а то и более попыток один небольшой серебристый ключ вошёл в замок и провернулся там два раза.

— Есс, — довольно выпалил парень и, осмотревшись на всякий случай по сторонам, открыл таинственную дверь.

Внутри всё выглядело вполне обычной, несколько тесноватой палатой. Скорее всего, раньше это помещение именно как палата и использовалось. Но со временем его приспособили подо что-то иное.

Ребята вошли внутрь, закрыв за собой двери на щеколду. Вся комната была заставлена двумя рядами ржавых каталок, старых кроватей, штативов и прочего хлама. В темноте, на фоне прямоугольного окна, старые, сломанные и наверняка давно списанные предметы приобретали причудливые очертания, становясь похожими не то на чудных зверей, не то на монстров.

— Это просто склад, — с досадой сказал Витька.

— А ты что думал? Врата в другой мир?

— Да нет, конечно. Ну и ладно. Изучим, что тут, — он попробовал на прочность одну из каталок и, убедившись в том, что та твёрдо стоит на колёсах, взобрался на неё. — Залезай сюда.

Поддержав девчонку, он переполз на следующую. Та, к его радости, тоже стояла прочно. Из окна падал серенький свет, освещая отломанные быльца кроватей и деревянные крышки столов.

— О-о-о. Из этого можно сделать халабуду, — впадая в детство, сказал он, взглянув на Ингу. — Поможешь?

Девушка как-то отрешённо кивнула, и Витька вздрогнул от её немигающего, окаменевшего взгляда, устремлённого в окно.

— Чего там? НЛО, что ли?! — спросил он раздражённо, немного даже пугаясь.

— Нет же, смотри, ты когда-нибудь видел, чтобы луна выходила во время такой грозы? — спросила она, не сводя глаз с неба. Виктор присмотрелся: дождь хлестал по стеклу, в вышине громыхало. Небо выглядело как облитое чернилами — тёмное, плотное, угрожающее. А посредине, точно разорвав эту пелену, в маленьком просвете полыхала большая, яркая, серебристая луна. — Господи… — голос парня сел. — Это же невозможно…

С недоверием он подобрался ближе к окну, и лунный свет окатил его с ног до головы. Инга наконец по рухляди тоже достигла подоконника.

— Вот так и не верь в чудеса, — выговорила с трудом она. Волосы девушки в этом волшебном зареве, казалось, засияли, как снег, а синева глаз только усилилась. С неё можно было писать картину, загадочную, необычную. Ни один искусствовед не поверил бы, что рисовалось с натуры, — слишком много сказочности и таинства добавил в реальность лунный свет. У парня что-то холодком защекотало внутри, как будто луч тонкой нитью прокрался в грудь. Сердечную мышцу свело. Он понимал, что видит нечто такое, что не каждому дано увидеть в жизни, нечто совершенно особенное, после чего смело можно считать себя счастливчиком.

Инга дотронулась рукой до холодного стекла, и отпечаток её ладошки тоже, как по волшебству, засиял серебристым огнём. Витя чувствовал, что теряет дар речи, не может ни говорить, ни шевелиться. Его переполняла масса живых, неподдельных эмоций.

— Инг, слушай, а… — он машинально приподнял руки, пытаясь изобразить ими какой-то жест. — Это нам снится, — выпалил наконец он и замолчал.

По лицу девушки пробежала слабая улыбка.

— Один сон на двоих? Скорее нет, чем да, — сказала она и перевела синий взгляд на парня.

Тучи, налетавшие на светлое пятно в небе с разных сторон, походили на оборотней. Гонимые ветром, они кусали чёрными зубами луну за ореол, а потом одно из облаков, самое большое и хмурое, проглотило её, как блин.

Серебристый свет угас, за ним резко помрачнела и палата. Кругом ясно обозначились выщербленные стены, серый грязный потолок, гора хлама. Виктор протёр глаза. Сдавалось, с уходом луны исчезло и дивное помутнение рассудка. Сердце вернулась на место и забилось спокойно, ритмично. Инга, вполне заурядная, взлохмаченная и курносая, привычно смотрела на мальчишку уставшими глазами.

Волшебная ночь уносила за собой и грозу: раскаты грома, еле слышные, докатывались издалека. Только дождь, надувая пузыри, продолжал стучать по подоконнику, рисовать дорожки на стекле, совершенно тщетно пытаясь смыть отпечаток Ингиной маленькой пятерни.

— Я вот подумала, — начала наконец девушка, прервав задумчивую паузу. — Мы, может, вообще единственные во всём мире сейчас, кто видел такое. Дождь-то обложной, и вдруг луна.

— Да, круто. Как в сказке, — согласился Виктор, кивая. Он осторожно дотянулся до старого стола без ножки и подтянул его к себе. — Ладно. Возьми-ка с другого края. Сделаем крышу из него.

Погрузившись в работу, парень, кое-как оперев стол о гору хлама, обошёл его с другой стороны.

— Что это за штора тут? — он вытащил помятую длинную тряпку не пойми какого цвета. В темноте было вообще сложно распознать, на что она больше похожа: на скатерть или на рваньё для мытья полов.

— Это клеёнка, — заключила Инга, принимая находку из Витькиных рук. — Банная.

— Ну что ж. Не царские, конечно, ткани. Но и то хлеб, — мирясь с несправедливостями жизни, сказал Витёк и положил клеёнку на стол так, чтоб края её свисали почти до самого низа. — А теперь добро пожаловать в шалаш. Та-дам! — он сделал рукой выразительный жест. Сложно было понять, как эта мусорно-дряхлая конструкция держалась сверху на поломанных каталках, опертая только о кучу хлама. Малейшая неосторожность — и всё это могло повалиться на пол с диким грохотом. Тогда уж, можно не сомневаться, сюда сбежалось бы полбольницы, и Тим-Тим из дома в придачу. Уж он-то, почуяв баловство и дуракаваляние, забыл бы и о сне, и о хлебе насущном, дай только почитать незадачливым пациентам морали.

Но Инга с Витей не в заоблачной стране выросли, где правила и инструкции чётко соблюдаются и делается всё идеально, на века. Они-то знают, что горка на детской площадке вполне может быть не зацементирована, а люк без крышки посреди многолюдной улицы зиять дырой. Самолёты взлетают без части деталей, цемент затвердевает (вот только надолго ли?), несмотря на то что подмешали в него чёрт-те чего.

Делать что-либо правильно, идеально, точно — что это вообще за слова такие? Чужие, непонятные. Наши слова — сойдёт, та-а-а, покатит и, конечно же, знаменитое авось пронесёт.