Александра Яки - Грусть улыбается искренне

— Я привыкла, — Инга, слегка смущаясь, улыбнулась. — Всё это совсем не напрягает. Я думала даже, будет наоборот: я надоем тебе.

Витя нахмурился. Лизка поднялась с дивана и чуть не плача потребовала у мамы немедленно отправиться в палату читать про принцесс, а «не смотреть этот мальчиковый мультик». Женщина, повинуясь, взяла её за руку и, попрощавшись с остальными, повела дочурку спать. Витька аккуратно взял Ингу под руки и помог спуститься с подоконника.

— Пойдём на диван, места освободились, — он снизил голос до шёпота и, упав рядом с Тамарой, продолжал говорить. — Ты мне — нет, ни в коем случае. Я просто удивлён, что человек вроде тебя до сих пор всё это терпит. Ведь Шпалу ты не терпела. Интересно, что такого ты ему сказала, что он до сих пор дуется на тебя?.. Хотя, не суть важно. Почему я избежал его участи?

— Не избежал. Просто ты умеешь слушать и прислушиваться. А он только надулся, и всё, — Инга присела рядом и нервно вытерла вспотевшие ладошки о штаны. — Дело не в этом даже. Иногда надо уметь смотреть глубже, потому что поведение — это только внешняя оболочка, гораздо важнее то, что внутри.

— Да, люди говорят одно, а думают другое.

— На самом деле это самое кошмарное, — она опустила взгляд и даже, как Витьке показалось, вздрогнула. — Вот, например, бывает: идёт парень. Опрятно одетый, причёсанный… Вежливо здоровается с соседом… Воспитанный человек — говорят все. Но не все понимают, что воспитать манеры — это немного не то же самое, что воспитать душу. Во всяком случае, некоторые наотрез отказываются даже попытаться различить эти понятия, хотя проявления истинного воспитания по сути и не должны быть заметными. Тот же парень вполне может сменить образ, оказавшись в другом обществе. Может и обидеть кого-то, и подставить, если понадобится, при этом не переставая ходить по аллейкам двора с книжкой под мышкой, лишний раз давая повод соседским бабушкам-сплетницам восхититься им, — Инга перевела дыхание. — А ты на самом деле воспитанный, Витька. Я это вижу, и рада, что мы с тобой знакомы.

— Я воспитанный?! — Витёк, чуть не свалившись с дивана от смеха, ухватился за подлокотник, за что получил лёгкий пинок от Тамары. — Чего же мне тогда говорят обратное? Не хвалят, даже, а только пинают.

— Это потому, что истинное воспитание, воспитание души, не даст никогда такой славы. Соседи не будут наперебой тобой восхищаться, и родители не услышат, возможно, похвалы в свой адрес за то, что вырастили такого чудесного ребёнка. Но тебе не нужно всё это. Может, сейчас ты кажешься себе не таким уж и хорошим, но твои поступки, если ты, конечно, захочешь, могут быть действительно стоящими и искренними, продиктованными изнутри, а не напоказ. Жутко, что вокруг чаще происходит наоборот!

— То есть ты не считаешь меня большим и ужасным? Даже за хамство тем самым первым утром? И за «ненавижу стишочки», и даже за споры наши постоянные, и за моё кривляние? — с некоторой надеждой в голосе спросил мальчишка. Может, он и впрямь не настолько плох, как говорят ему окружающие? Может, действительно и родители, и друзья, и учителя, и соседи — все ошибаются, а одна юная девушка видит в нём то, чего не видит никто: что-то хорошее.

— Не считаю, — Инга взяла его за руку, и у парня отлегло от сердца. Нежная колыбельная песня донеслась до ушей из динамиков телевизора. Полусонные козявушки стали лениво подниматься с дивана, обсуждая мультфильм, позевывая и мечтая о мягкой постельке.

— Спасибо тебе, — прошептал Витя.

— Тебе спасибо. Среди того, что я вижу вокруг, таких, как ты почти нет, — она казалась как никогда сбитой с толку и унылой. — Страшно за этот мир, правда. Смотришь кругом: куда он катится? Смотришь — и жутко. Жутко ощущать себя выродком просто потому, что таких, как ты, мало.

Буквально месяцем раньше Виктор бы покрутил пальцем у виска и заржал в ответ на подобную фразу. Но сейчас ему почему-то меньше всего хотелось смеяться.

— Ты меня считаешь другим? — задумчиво поинтересовался он без ухмылок и иронии, устроившись поудобнее на опустевшем диване.

— Да. Хотя бы потому, что ты меня слышишь и понимаешь. Жаль, если сломаешься под натиском большинства, — девочка потёрла усталые глазки. — Не стоит. Я тебя прошу. Очень. Ты другой, Вить.

— Ну я попробую, — смущённо, но широко улыбаясь, пообещал парень. Пообещать попробовать ему ничего не стоило. Лишь бы ей на радость. Ведь и впрямь внешность, поведение, манеры так несущественны и мелочны в сравнении с душой. Он же и Ингу совсем другой представлял.

А она оказалась такой понимающей, умной, доброй, весёлой и знающей толк в людях.

Когда детвора покинула комнату, кругом стало пусто и тоскливо. Шпала выскочил в коридор с воплями: «Эмма, ты уже спать?!» Тамара догнала его, дав подзатыльник: «Чего орёшь? Ночь на дворе!» — и пригрозила кулаком. Откуда-то донёсся недовольный Тимофеев глас, и затурканная медсестра, вздохнув, отправилась к доктору.

Инга проводила её больным взглядом.

— Спать-то не хочешь? — Витя заботливо приобнял девушку, чтобы она могла об него облокотиться.

— Теперь разве уснёшь? Не думала, что решусь тебе всё это сказать, — Инга, усталая, положила голову ему на колени.

— Но ведь сказала же, — мальчишка легонько погладил ее белые волосики. — Во сне всё уляжется. Во всяком случае, я пытался тебя понять, не думай, что говорила в пустоту.

В темной комнате висела тишина. Только разноцветными кадрами мелькал брошенный, позабытый всеми новенький телевизор, и ритмично отмеряли секунды большие настенные часы. Слабенькая и бледная в свете мутной луны девчоночка едва заметно улыбнулась и поджала колени, скрутившись калачиком, как эмбрион. Витька, отягощённый философскими мыслями, откинулся на спинку дивана и тоже закрыл глаза.

Никто из них под утро даже не вспомнил, как пришла Тамара, выключила телевизор и, растроганная картиной, оставила уснувших ребят в покое.

Витька ощущал, что Инга, сказав ему всю правду, открыв все свои мысли, стала чувствовать себя немного свободнее и раскованнее. Да и сам он сблизился с ней, начав на самом деле понимать девушку, точно настроившись на её волну, точно осознав, на каком языке говорить с ней.

Главное, это не доставляло никаких хлопот. Даже наоборот. Парень ощущал себя нужным и сильным, чувствовал, что его уважают и верят в него. Дома и в школе ведь только пинали, повторяя, что он ни на что не годен. А тут… столько внимания, столько добрых слов с её стороны.

Они проводили всякую секундочку вместе. Иногда по привычке начинали спорить и в шутку дуться друг на дружку. Но потом всё равно торопились извиниться и отметить перемирие бубликом с соком, что продавался в буфете на первом этаже. Инга приносила ему ужин всякий раз, когда Витька валялся с температурой под вечер и ленился идти в столовую. А он сидел с ней во время переливания крови, учил рисовать, рассказывал забавные истории из своей буйной жизни, например о том, как они с Лёшкой попёрлись зимой на речку, а домой вернулись с мокрыми ногами и ангиной. Инга слушала, не мигая и с таким вожделением, будто он говорил о каких-то приключениях или подвигах.