Мария Бушуева - Лев, глотающий солнце

Теперь, когда Карачаров предложил мне, сразу после защиты докторской, возглавить институтский филиал, когда у меня будут свои деньги и свой штат, и я могу взять ее — уж найду способ как! — к себе, мы с ней станем неразлучны. Навсегда. И я тебе, Анна, дом так обставлю, что будешь ты ходить среди ковров и картин, как королева! И мебель получше этой приобрету, а где возьму денег, моя голубонька, ты и не догадаешься! Нюхом чую: ты сама будешь моей золотой жилой! Дурочка моя ненаглядная!

Неля, словно угадав, что он думает о молодой сотруднице, неожиданно, прямо в лоб, спросила о ней.

— Роман? — Он пожал плечами. — Скука, только и всего. Ну и что, мол, что болтают. Ей-то, Неле, должно быть понятно, какая все ерунда. У него таких много. Правда, с этой интересней. Но — роман? Нет. Эстетика у нее чужая. Наше поколение — он так и выразился— любит коротконогих, земных, грудастых. А эта — точно из Гарварда. Хотя я там и не был. Эстетика чужая, повторила шепотом Нелька. И поверила в правду его слов безоговорочно. И как ей было не поверить — после всего, что у них вновь было. Затуманенная коньяком, она восприняла их минутное соединение как вспышку долго таимой Филипповым страсти. В своей победе у мужчин она не сомневалась никогда. Потом они выпили еще и заговорили о Карачарове. Даже не о нем — о его секретарше.

Карачаров пригласил Филиппова к себе в понедельник. Звонок шефа всегда вызывал у Филиппова сердцебиение — он, не льстя себе, объяснял собственное сердечное трепыхание врожденным комплексом раба. Но, медленно ступая по служебным ступеням, постепенно он успокаивался, чему сильно способствовали саркастичные размышления о гротескной секретарше Карачарова, Ольге Леонидовне. У шефа было две загадки: его брат-близнец, считавшийся сидевшим не первый год в тюрьме за растрату и секретарша, обожающая петь оперные арии и мнящая себя Марией Каллас. Непонятно было, как наблюдательный и трезвый Карачаров мирится не со страстью секретарши к опере, — ну поет она каждую неделю в клубе «Академия» — смешно, конечно, ну да ладно, а с ее безапелляционным отношением к звонкам, почте и приходам посетителей: обычно она выбирала для доклада шефу только то, что ей самой хотелось. И человек, по наивности или незнанию не похваливший ее оперное пение, рисковал не попасть на прием к Карачарову никогда. Зато периодически она водила к нему каких-то проходимцев, по крайней мере так их оценивали сотрудники, — иногда стриженых наголо и утверждающих, что они «контактеры», иногда бородатых и мутноглазых, называющих себя колдунами. И что поразительно, с одним таким лохматым высидел Карачоров три часа, не велев к себе никого пускать.

Трактат другого такого «контактера» попал как-то в руки Филиппова: муть честная, ей — богу. Сообщает он, что был похищен непонятными существами, общавшимися с ним с помощью символов, которые они ему рисовали. Рисунки тоже были автором приведены — всякие там кресты да мандалы. Они, эти непонятные существа, принудили его вступить в сексуальный контакт с их женщиной, которая потом родила ребенка — ему, при вторичном посещении, ребенка издалека показали. Сумасшедший этот, а иначе его Филиппов определить не мог, считал, что такие гибридные люди — дети пришельцев из иных измерений и людей — находятся среди нас и уверял, что его сын будет будущим лидером человечества…

— Некоторые считают, что Карачаров держит Ольгу Леонидовну из-за ее мужа-старичка академика, — сказала Неля, откусывая от куска торта.

— Да?

Другие, правда, говорили, что академик — сам с приветом и никакой власти не имеет и держать ради старика со страстью к собиранию старых часов его супругу, которая ровно в три раза мужа моложе и во столько же раз выше и шире, Карачаров никогда не станет. Неожиданную версию, объединившую таинственно исчезнувшего брата-близнеца и дородную клубную примадонну, дал Филиппову пьющий институтский слесарь.

— Дураки вы все тупоголовые, хоть и ученые, глаза у вас на заднице: это ведь не Карачаров институтом руководит, точнее Карачаров да не тот, доктор наук в колонии срок тянет, а братец его — торгаш сидит на его месте.

— Да ну, — усомнился Филиппов, — как-то слишком сложно для правды.

— А не очень сложно будет такую секретаршу иметь ученому?

— Секретарша — да. Не фунт изюму.

— А почему он ее держит?

— Вот уж загадка так загадка, — согласился Филиппов, — ума не приложу. Может, она очень умная? — Он и здесь решил проявить осторожность. — Или еще какие достоинства имеет.

— Ерунда! — Рассердился слесарь. — Достоинство ее одно — она была любовницей нашего Карачарова еще в ту пору, когда он возглавлял магазин, работала она у него товароведом, не главным, так, седьмой спицей в колеснице, но сильно ему нравилась И вот, когда им амбиции овладели, засадил он своего брата, а сам — как бы из благородства, дабы им, Карачаровым, из науки не выпасть, и сынка своего заграницу отослать, возглавил вместо брата институт, но от Ольги — то Леонидовны по слабости сердечной отказаться не смог…Такие вот паучки-червячки.

— Дак у него и сына-то нет, — задумчиво покуривая, сказал Филиппов, на что информированный слесарь, тут же и ответил:

— Это, брат мой ученый, у того, настоящего, Карачарова сына нет, о чем в анкетах и значится, а у нашего, то есть бывшего торгового работника, сын имеется. Но об этом бумажонки умалчивают.

— Ну ладно, — вздохнув и докурив, проговорил Филиппов, — какой бы он не был — первый или второй Карачаров, — но руководитель он хороший. И эрудит.

— А на него целая шайка негров работает.

— Не понял.

Но пьющий слесарь не успел объяснить, что за негры работают на Карачарова и откуда они взялись, в подвальную мастерскую, куда и забрел Филиппов, чтобы отремонтировать кое-какую лабораторную аппаратуру, даже не отремонтировать, а только договориться о том, когда слесарь за аппаратуру возьмется, заглянул еще один завлаб — Дима, у которого работала Анна. И если со слесарем Филиппов еще мог поговорить о директоре, считая риск передачи содержания беседы секретарше или ее шефу фактически минимальным, то с завлабами, даже с приятелями, такие темы безопаснее было не поднимать и не поддерживать.

Слесарь потом еще пару раз попадался Филиппову на лестнице. Но разговора у них больше не получилось. Да Филиппов и не стремился проникнуть за таинственную завесу двойной жизни Карачарова еще глубже. Скучно станет. Совсем скучно. И не будет загадки как транквилизатора, который, однако, одновременно и слегка тонизирует. Такая вот парадоксальная таблеточка. А примешь ее, сядешь напротив шефа и вместо сердечной маяты карьериста (Филиппов любил порой над собой иронизировать) испытываешь только легкое покалывание любопытства: а вдруг и правда не доктор наук правит бал в институте, а бывший завмаг, торгаш, греховодник?