Марлен Хаусхофер - Стена

Поставив к стенке косу, грабли и вилы, я заперла сеновал. Пошла к дому. Стена слегка подпруживала ручей. Перешла вброд ледяную воду и позвала Лукса. Потом вскипятила дома чай и мы с Луксом пообедали. На постели сохранился след Кошки, это меня очень успокоило. Может, осенью мы снова все соберемся у горячей печки. Поправила постель и пошла взглянуть на бобы. Все лето напролет они цвели красными и белыми цветами, теперь же было полно зеленых стручков. Буря хоть и оборвала цветы, но не справилась со стеблями и подпорками. Я решила на следующий год значительно расширить бобовые грядки, чтобы постепенно создать питательную замену хлебу. Между тем пришел август, через несколько недель надо будет собираться на зимние квартиры. Убедилась, что в печке не осталось ни уголька, и мы с Луксом пошли обратно. Я радовалась, что все труды позади, что Белла с Бычком снова могут день-деньской пастись, а дойка станет регулярной.

На этот раз Тигр не поднял крика при нашем возвращении — мрачно нахохлившись, он сидел у печки и жалостно мяукал. Я его погладила, но он не шелохнулся, а когда Лукс захотел его обнюхать, зло и раздраженно зашипел. Позже, кончив дела, я разглядела, что он хромает на трех лапах. Не так-то просто осмотреть раненую кошку, а тем более кота с темпераментом Тигра. Я повалила его на спинку и до тех пор почесывала брюшко, пока не удалось осторожно удержать лапу. Он загнал в подушечку шип или занозу. Я по меньшей мере раз десять пыталась вытащить ее пинцетом. Получилось только потому, что мимо двери пролетела птица и отвлекла Тигра от меня и пинцета. Небольшая операция завершилась удачно. Тигр возмущенно вскочил, выбил пинцет у меня из рук и ускакал на улицу.

Позже я увидела, как он усердно зализывает ранку, сидя на скамейке. В общем-то он вел себя вполне сносно. Кошки легко впадают в панику: любая шуршащая бумажка, любое резкое движение могут их до смерти перепугать. Они ведь живут в одиночку, поэтому всегда должны быть начеку и настороже. За каждым безобидным кустиком, за всяким углом дома может притаиться враг. Только одно в них сильнее недоверчивости и осторожности — любопытство.

Тем временем стемнело, я сварила ужин. Прихватила из дому последнюю банку брусники и приготовила без яиц блинчики. Ничего, если привыкнуть. Конец сенокоса показался мне достаточным поводом для праздника. В те дни я уже не страдала так от отсутствия недостижимых удовольствий. Воображение ничто не тревожило, и вожделения потихоньку уснули. Я радовалась уже тому, что мы с животными сыты, не голодаем. О сахаре тоже почти не вспоминала. В то лето я только два раза ходила по малину, набрала всего ведро. Уж слишком дальней и утомительной была дорога. И ягод стало меньше, чем первым летом, наверное, из-за засухи. Ягоды совсем мелкие и сладкие-пресладкие. Я заметила, что малинник начал зарастать. Через пару лет он совсем зарастет, подлесок заглушит малину.

После сенокоса я наслаждалась дома покоем и подолгу просиживала на скамейке. Я устала, потеряла много сил, и тайные чары вновь взяли надо мной власть. Дни протекали крайне однообразно. В шесть вставала, доила Беллу и выпускала их с Бычком на луг. Потом чистила хлев, несла в дом молоко и переливала его в чулане в глиняные крынки, чтобы отстоялись сливки. Потом завтракала и кормила Лукса и Тигра. Лукс по утрам плотно закусывал, а Тигр только пил молоко. Почему-то, может быть, потому, что был ночным зверем, есть он хотел по вечерам. А Лукс вечером пил молоко. Затем — утренние игрища Тигра: догонялки вокруг дома. Иногда мне приходилось пересиливать себя, но мне это шло на пользу, а Тигру было необходимо для хорошего самочувствия. Играли по строгим правилам, придуманным и установленным Тигром. Бегать можно только в одну сторону, а прятаться всегда в одних и тех же местах: за углом, в старой бочке, за кучей хвороста, за большим камнем, снова за углом и за старой колодой. Тигр несся за угол, а мне следовало прикинуться дурочкой и встревоженно искать его, громко причитая. Ни в коем случае нельзя замечать, что он выглядывает из-за угла, пока он наконец не кинется, как лютый зверь, мне на ноги. Потом на очереди стояла бочка, мимо которой я была обязана проходить, ничего не замечая, только имела право вскрикнуть, когда меня чувствительно — но не слишком больно — кусали, а Тигр в это время исчезал, задрав хвост, за кучей хвороста, вокруг которой я тоже долго кружила, ища полосатого котишку, так хорошо затаившегося, пока он не подскакивал ко мне бесшумно бочком, круто выгнув спину, как лошадка. Смысл игры: гордый умный хищник держит в страхе глупого недотепу-человека. Но поскольку глупый человек был одновременно своим и любимым, его не ели, а только ласково облизывали после игры. Вероятно, мне не следовало так с ним играть. Вероятно, им овладела своего рода мания величия, и он потерял осторожность. Тигр мог играть так и пятьдесят раз подряд, да меня хватало в лучшем случае на десять. Тем не менее кот настолько умиротворялся, что шел в шкаф еще немного поспать. Сначала Лукс тоже был не против поиграть и с лаем неуклюже прыгал вокруг нас. Но Тигр сурово поставил его на место, и с тех пор пес просто следил за нами со стороны, взмахивая хвостом и возбужденно дыша. Только когда у меня совсем не было времени и умолить меня не удавалось, Луксу позволялось занять мое место. Но удовольствия им обоим от этого было немного.

Чуть передохнув, бралась за молоко. С ним всегда есть чем заняться. Я снимала сливки, почти все снятое молоко выпивал Бычок. Время от времени сбивала масло или перетапливала уже сбитое. Конечно, топленого масла никогда вдоволь не было. Чтобы накопить сливок, нужно много времени. Я сама пила очень много молока, чтобы однообразная пища не сказалась на здоровье, Лукс с Тигром тоже любили молоко. Кроме того, я убирала в доме, проветривала постель, мыла, чистила, стряпала. Обеды мои вряд ли заслуживали такового названия, и я постоянно искала в лугах съедобные травы, чтобы приправить ими мясо. Грибы там тоже были, но я их не знала и есть не решалась. Выглядели они очень заманчиво, но Белла их не ела, поэтому и я обуздала свой аппетит.

После обеда садилась на скамейку и дремала. Солнце светило в лицо, голова тяжелела от усталости. Заметив, что вот-вот усну, поднималась и шла с Луксом в лес. Эта ежедневная прогулка была необходима ему так же, как Тигру — утренние игрища. Обычно мы ходили к обрыву, там я осматривала окрестности в бинокль. Собственно, только по привычке. Колокольни по-прежнему краснели, а вот цвет лугов и полей немного изменился. Когда дул южный ветер, все было рядом — рукой подать, очень яркое, а при восточном ветре даль заволакивало голубой дымкой или же, если от реки поднимался туман, я вообще ничего не видела. Слишком долго я никогда не сидела — Лукс скучал, давала большой крюк по лесу и обычно возвращалась домой около четырех или пяти с противоположной стороны. Во время прогулок видела только горную дичь — косули на такую высоту не забирались. На белых известняковых скалах иногда видела в бинокль серн. За лето я наткнулась на четырех мертвых серн, забившихся в кусты. Начав слепнуть, они спускались вниз. Эти четверо далеко не ушли. Их настигла быстрая смерть. Конечно, всех их следовало отстрелять, чтобы прекратить эпидемию и избавить бедных тварей от мучений. Но с такого расстояния мне не попасть, да и патроны нужно беречь. Так что ничего другого не оставалось, кроме как смотреть на эту беду.