Марлен Хаусхофер - Стена

Лето уже клонилось к концу. В конце августа началось ненастье. Похолодало, зарядили дожди, приходилось целыми днями топить. Тогда я извела слишком много спичек: стоило мне выйти из дому, как валежник тут же прогорал. Белла и Бычок паслись на лугу. Они, судя по всему, не мерзли, но выглядели не так весело, как летом. Несчастный Тигр целую неделю торчал дома, сидел на подоконнике и мрачно глядел на дождь. Я занималась обычными делами и потихоньку начала скучать по охотничьему домику, и халату, и стеганому одеялу, и потрескивающим в печи буковым поленьям. Каждый день после обеда я надевала толстое пальто с капюшоном и мы с Луксом шли в лес. Я бесцельно бродила под мокрыми деревьями, давая Луксу набегаться, чтобы он не падал духом, а озябнув, возвращалась в хижину. Поскольку больше делать было нечего, я рано ложилась спать и чем больше спала, тем более сонной становилась. Это меня сердило, я мрачнела. Тигр, причитая, слонялся из кухни в комнату и старался втянуть меня в игру, но вскоре, соскучившись, первым и бросал это дело. Один Лукс не унывал из-за дождя и спал день и ночь под печкой, отвлекаясь только на наши короткие прогулки. Наконец с неба посыпались прямо-таки огромные мокрые хлопья снега. И не успели мы оглянуться, как началась самая настоящая метель. Я оделась и загнала в хлев Беллу и Бычка. Снег валил всю ночь и к утру выпал слоем в десять сантиметров. Небо обложено, ветер холодный. К полудню потеплело, прошел легкий дождь. Тут я ясно поняла, что дольше оттягивать наше возвращение нельзя.

Через неделю проснулась оттого, что в лицо било солнце. Погода снова исправилась. Было еще холодно, зато небо ясное, ярко-голубое. Солнце показалось мне немного тусклее и меньше, чем раньше, но наверняка просто показалось. Великолепный день, но что-то не так. На скалах белел первый снег, от этого становилось зябко. Лукс и Тигр уже стояли под дверью, я выпустила их на улицу. Потом выгнала Беллу и Бычка пастись. В воздухе пахло снегом, потеплело только к полудню. Лето прошло. Тем не менее я собиралась еще погодить с возвращением, хорошая погода и впрямь продержалась до двадцатого сентября. Глядеть по вечерам на звезды приходилось из окна: стало уже слишком холодно. Казалось, они отодвинулись, а свет их — холоднее, чем в летние ночи.

Я зажила по-прежнему, ходила с Луксом гулять, играла с Тигром и не думала о доме. Правда, чувствовала странное отрезвление. Однажды ночью, когда я начала уже зябнуть в постели, поняла, что тянуть долее опасно. С утра пораньше собрала в рюкзак самое необходимое, — затолкала Тигра в ненавистную коробку, выгнала из хлева Беллу с Бычком и отправилась в путь. Мы вышли в семь утра, а к одиннадцати добрались до охотничьего домика. Освободив перво-наперво из заточения жалобно мяукающего Тигра, я заперла его в доме. Белла и Бычок напились из колоды, потом я отправила их на прогалину попастись. Погода-то стояла по-прежнему хорошая, и тут было теплее, чем в горах. Когда я зашла в дом, Тигр уже устроился в шкафу, где явно чувствовал себя в безопасности. Лукс радовался. Он понял, что мы вернулись домой, и ходил за мной по пятам, возбужденно взлаивая. До самого вечера я хлопотала по дому, и только загнав Беллу и Бычка в их старый хлев и подоив, собралась поесть. В печи пылали настоящие, сыплющие искрами буковые поленья, пахло свежестью и влажным деревом. Лукс залез под печку, я устало забралась в постель. Вытянулась, задула свечу и тут же уснула.

Кто-то холодный и влажный ткнулся мне в лицо и разбудил тихим радостным мяуканьем. Я зажгла свет, потом подхватила на руки маленькое влажное от росы тельце и прижала его к себе. Кошка и впрямь вернулась домой. Красноречиво мяукая, мурлыча и урча, она поведала мне об одинокой жизни долгим летом. Встав, я налила в плошку теплого молока, и она с жадностью на него набросилась. Она отощала и выглядела неухоженной, но вполне здоровой. Подошел Лукс, они поздоровались чуть ли не нежно. Наверное, я все время была несправедлива к Кошке, считая ее холодной и заносчивой. С другой стороны, теплая печка, вкусное молоко и надежное местечко в постели стоят некоторого проявления чувств. Как бы то ни было, чудесно, что все мы снова вместе; лежа в постели и чувствуя в ногах маленькое знакомое существо, я очень обрадовалась, что снова дома. В лугах мне было очень хорошо, лучше, чем могло бы быть здесь, но здесь я — дома. О лете вспоминала чуть ли не с раздражением и радовалась, что вернулась к привычной жизни.

Потом несколько дней у меня почти не было времени для животных. Каждое утро мы с Луксом поднимались в горы, я притаскивала домой огромные рюкзаки, набитые всякой всячиной. Это было легче, чем в мае: дорога шла теперь под гору. Только маслобойка опять набила мне спину до синяков. Обернувшись, прежде чем войти в лес, я бросила последний взгляд на луга под высоким бледно-голубым небом, на траву, которую ерошил ветер. Неохватные просторы и тишина больше не были моими. Я знала, что это лето не повторится никогда. Тому не было разумных причин, но я знала наверняка. Сегодня мне представляется, я знала потому, что не хотела повторения. Усугубление странных летних настроений грозило мне и моим животным великой бедой.

Я шла под гору между высокими темными елями, по каменистым тропкам, и узенькие голубые просветы надо мной не имели ничего общего с небом над лугами. Каждый камешек на тропинке, каждый кустик были знакомы, красивы, но все-таки слишком обыденны в сравнении со сверкающим снегом на скалах. Эта-то обыденность и нужна, если я хочу остаться человеком. В горах в меня украдкой пробралось что-то от холода и простора небес, незаметно отдалив от жизни. Теперь это давно уж в прошлом. Пока я спускалась в долину, не только маслобойка тяжким грузом лежала у меня на плечах — вернулись все прежние заботы. Я больше не отрывалась от земли, но была озабочена и подавлена, как то и пристало человеку. Так оно было хорошо и правильно, я охотно взвалила на себя тяжелую ношу.

Отдохнув два дня, отправилась на картофельное поле. Ботва густая и зеленая, еще ничуть не пожелтела. Придется прожить еще пару недель на молоке и мясе, муки тоже осталось чуть-чуть. Варила крапиву, она не так вкусна, как весной, но все же наполняет желудок. Потом я наведалась к плодовым деревьям. Пышно цветшие и хорошо завязавшиеся сливы за лето осыпались. Зато яблок было больше, чем в прошлом году, а уж дичков — целая куча. Но с ними тоже придется подождать. Я съела яблочко, но оно еще не поспело, и разболелся живот.

Пришла моя вторая осень в лесу. В сырых тенистых местах под кустами орешника зацвели альпийские фиалки, ущелье украсилось синей каймой горечавок. Восточный ветер сменился южным, неприятно потеплело. Может, я и поспешила вернуться, но все же твердо знала, что очень скоро южный ветер сменится плохой погодой. Устало и раздраженно я таскала в гараж сено и радовалась, что переколола весной столько дров. По крайней мере, теперь этого не надо делать. Наконец зарядил дождь, но было по-прежнему довольно тепло. По вечерам приходилось топить, но топить тут приходится и летом в прохладный день. Я сидела дома и подгоняла на себя старый костюм Гуго. Шью я очень плохо и совершенно неумело, но шедевра от меня никто и не ждет. Столь нелюбимая эта работа занимала только руки. Мысли были далеко. Приятно сидеть в теплой комнате. Под печкой спит Лукс, Кошка — у меня на кровати, а Тигр гоняет из угла в угол бумажный шарик. Он уже почти взрослый, больше матери. Большущая голова кота почти вдвое шире ее изящной головки. По нашем возвращении старая Кошка приняла Тигра неприязненно, пока он, совсем перепугавшись, яростно не зашипел на нее. Тут они поладили, то есть не замечали друг друга, и каждый вел себя так, словно он — единственная кошка в доме. Тигр матери не узнал. Он ведь был совсем крошкой, когда мы перебрались в горы, а Кошка давно перестала печься о нем. Из-за дождя рано темнело, и из экономии я рано ложилась. Спалось хуже, чем в горах, где самый воздух навевал истому. Два-три раза за ночь я просыпалась и старалась не думать, чтобы не спугнуть сон окончательно. Вставала только в семь, чтобы идти доить. Белла и Бычок совсем привыкли к старому месту, только Белла давала немного меньше молока из-за менее питательной травы на прогалине. Но я надеялась, что переход на сено поправит дело.