Константин Кропоткин - Содом и умора

В бутыли оказался разведенный спирт. Работая медсестрой в больнице, Клавдия имела немало преимуществ.

В лучших традициях великосветских балов, дама пришла с кавалером. В тени ее гренадерских плеч прятался юноша стрекозиной породы: глаза на несколько размеров больше, чем нужно, посаженные на длинное худое тело.

Молодой человек был нам незнаком. Заинтересовавшись, мы дружно принялись его любить и жаловать.

— Ах, присаживайтесь! — захлопотал Марк.

— Чувствуйте себя, как дома! — не отстал от него я.

— Шампанского? — осведомился Кирыч.

Впрочем, вскоре мы потеряли к нему всякий интерес. В отличие от Клавдии, он был безнадежно безголов. Конечно, череп у него имелся, но использовался лишь для того, чтобы издавать глупости.

— Дубай! — с невыразимым блаженством произнес юноша и, прежде чем, мы решили, что так его зовут, продолжил. — Мечеть Джумейра, Залив, шейх Рашид…

Мы никогда не были в Объединенных Арабских Эмиратах и потому не годились ему даже в подметки. Дубай был чудом света, мерой всех вещей, центром мироздания и пупом земли.

«Хотели Шахерезаду? Получайте — сказительница по имени „Дубай“», — подумал я.

— …Золотой базар, арба, кальперинья, — перечислял он, мигая глазами-локаторами.

— Кальперинья? — удивленно переспросил Кирыч.

— Кальперинья, — подтвердил он, снисходительно улыбнувшись, и продолжил нараспев. — Выбравшись из арбы, вы оказываетесь в царстве пряностей. Всюду возвышаются тюки, полные сухофруктов, орехов, гвоздики, корицы и кальпериньи.

— Кальперинья — это не пряность, а напиток, — возразил Кирыч.

— Точно! — хором подтвердили мы с Марком.

Однажды мы целый вечер убили на приготовление этого приторного пойла.

— Скажите, молодой человек! — прищурился я, осененный подозрением. — А какие в вашем Дубае деньги?

— Обыкновенные, — Дубай недовольно поджал губы.

— Драхмы, тугрики, лиры? — допытывался я. — Или, может, доллары?

— Доллары, конечно! — поколебавшись, сказал путешественник.

Я вопросительно посмотрел на Кирыча.

— Денежная единица Объединенных Арабских Эмиратов — дирхам. В одном дирхаме — сто филсов, — отрапортовал Кирыч.

В его конторе не заучивают наизусть путеводителей, но знать валюты разных стран и континентов там считается хорошим тоном.

Поняв, что он нечаянно уличил гостя во лжи, Кирыч недовольно посмотрел на меня. Я предавался роли экзекутора без зазрения совести.

— Это та самая милая компания, которую ты обещала? — спросил Дубай у Клавдии.

— Хрень! — огрызнулась она.

Подняв бокалы и рюмки, мы ждали, когда Валерий закончит свой тост. Начав речь со стандартного «За присутствующих здесь дам», он вдруг вспомнил, что Клавдия имеет отношение к медицине и принялся поражать ее воображение.

— …Потом я сделал тонкий надрез у позвоночника… — Валера рассказывал, как он препарировал щенка сенбернара, сдохшего от загадочной болезни.

— Очень интересно, — светским голосом сказал Марк.

Бокал в его руке заметно дрожал.

Обрадовавшись, Валерий пустился в подробное описание операции, вворачивая аппетитные словечки вроде «эпителий», «скальпель» и «иссечение мышцы».

Слушая его, я вдруг понял, почему этот мужчина в самом расцвете сил безнадежно холост.

— Он маньяк, — тихо сказал я Марку.

Все потенциальные невесты наверняка думали тоже самое.

— Ветеринар, — ответил Марк и посмотрел на меня так, будто это он — больной щенок сенбернара.

К шпажкам, которые плескались в кастрюльке с маслом, никто не прикасался. Дубай был бледен. Лилька, закусив кулачок, затравленно посмотрела на меня. Я сурово сдвинул брови, напоминая ее обещание быть «паинькой».

— …Когда я вскрыл кишечник… — с жаром продолжал Валерий.

Выслушав, что же было интересного в кишечнике у щенка, Лилька нетвердой походкой вышла из комнаты.

— Некоторые ходят в цирк лишь для того, чтобы полюбоваться, как тигр отгрызает голову дрессировщику, — пробормотал я, глядя на Кирыча.

Бледный, как полотно, он в ответ подергал подбородком и покрутил колесико «фондюшницы», увеличивая пламя.

Масло в кастрюльке радостно заскворчало и вспыхнуло.

— На помощь! — заблеял Дубай, шарахаясь от зажигательной смеси.

Чувствуя себя обязанным что-то предпринять, я выплеснул в огонь содержимое своего бокала. В следующую секунду в потолок ударил столб огня.

— Идиот! — закричал Кирыч. — Это коньяк!

Огонь весело трещал. Кастрюлька плевалась кипящим маслом. «Сейчас рванет», — в панике подумал я, глядя, как обугливается этикетка у бутылки с водкой. Валера спрятался за тарелку. «Щит» был мал и вряд ли уберег бы круглую физиономию мучителя сенбернаров от огненного возмездия.

— Спасайся, кто может! — закричал Марк и полез под стол.

— Вау-у! — из спальни подал голос Вирус, предрекая самое худшее.

— Вав! — согласилась из туалета его кавказская мать.

— Одеяло! Одеяло давай! — закричал Кирыч неизвестно кому.

Быстрее всех сообразила Клавдия. Она сдернула с дивана плед и, сбивая в кучу тарелки и рюмки, накрыла им огонь. По комнате поплыл запах паленой шерсти.

— Вы в пожарной команде не работали? — невольно восхитился я.

— Хрень! — ответила она.

Как всегда, Клавдия попала в самую точку. Подняв плед, мы обнаружили, что изысканные блюда европейской кухни присыпаны стеклом.

Праздничный ужин можно было без сожалений отдавать врагам.

— До Нового года осталось 34 минуты и 25 секунд… нет…уже 15 секунд, — провозгласил Марк и стал делать мне знаки.

По плану мы должны были наполнить шампанским кокосовый орех и встретить Новый год, отпивая из него по очереди. Марк, придумавший такую штуку, назвал это «боевым крещением». Я побежал в кухню за кокосом, который надо было еще превратить в чашу.

Задача оказалась труднее, чем я предполагал. Я с остервенением возил ножом по волосатой скорлупе, но сумел сделать только небольшой надрез.

— Где ты копаешься? — недовольно крикнул Марк.

Подумав, я взял в руки топор.

— Ты не видел Лилию? — в кухню заглянул Валерий. — Она ушла и не вернулась!

— Ты мужчина? — спросил я.

— Ну, да! — неуверенно ответил он.

— Тогда эта работа для тебя! — с этими словами я сунул ему топор и неподатливый фрукт. — Руби!

— А я пока Лилю поищу, — подсластил я пилюлю.

Она нашлась там, куда мне больше всего хотелось. Лилька сидела на унитазе, подтянув ноги к подбородку, как мартышка на суку.

— Я выйти не могу! — жалобно сказала Лилька, увидев меня.

Кавказуха, лежавшая у ее ног, встала, обнюхала мои ботинки и перешла к двери, отрезая путь к отступлению.

— Вот и ты попался, — обреченно сказала Лилька.

Я попробовал перешагнуть через овчарку, но она показала зубы — такие же желтые, как у нового любовника Зинаиды.