Джеймс Олдридж. - Дипломат

Эти слова напомнили Мак-Грегору о Карадоке, и он рассказал доктору Ака про московского клоуна.

– И совершенно напрасно он оставил акробатику, – сказал доктор Ака. – Я вот не хочу мирно погрузиться в забвение, как твой уважаемый отец. Смерть – это взрыв. Ну, а как ты себя чувствуешь? Спишь хорошо?

Мак-Грегор почувствовал испытующий взгляд доктора.

– Я только и делаю, что сплю, – сказал он. – Это, должно быть, горный воздух.

– Я что-то тебя совсем не вижу.

– Я бродил по городу. Странно как-то возвращаться домой при таких обстоятельствах и так неожиданно.

– Вот как! Значит, все-таки домой? – Доктор Ака потер руки, потом помешал угли в камине.

– Да. Это я почувствовал в первую же минуту.

– Это хорошо. Это очень хорошо. Знаешь, я, кажется, совсем забыл, что ты англичанин. Ты всегда был для меня своим, а я ведь иранец. Я рад, что ты дома. – Он нагнулся и подбросил угля в огонь. – Ну и уголь! Гляди, как крошится! Десять кусков хорошего антрацита стоят тонны этой дряни. – Он ворошил угли и тыкал в них кочергой, словно фехтуя с огнем. – Мне очень хотелось узнать, не изменила ли война твои привязанности. Верность стала так необходима во время войны. Ведь ты мог забыть о своей верности Ирану.

– Может быть, я ненадолго и стал англичанином, – сказал Мак-Грегор с гримасой, – но только ненадолго. Я не могу забыть, что родился и вырос тут, так что теперь я перебродил и во мне стало разве чуть побольше английского, чем прежде. Это сделала война.

– Да, война отразилась на всех нас, – отрывисто проговорил доктор. – Никто не избежал этого, а уж люди науки и подавно. Я часто задавал себе вопрос, как чувствуешь себя на войне ты, молодой ученый. Насколько острее ты должен был ощутить свою ответственность. Насколько острее ты чувствуешь ее сейчас.

– Много ли остается в человеке от ученого, когда он шесть лет был вне науки? – сказал Мак-Грегор не без нотки горечи и жалости к себе.

– Не знаю. – Доктор Ака, видимо, был изумлен. – Разве в тебе мало осталось?

– Не много, – сказал Мак-Грегор.

Доктор Ака говорил так, как говорил бы любой профессор с любым студентом.

– Тебе ничего не стоит вернуться к своей работе, – сказал он.

– Я мог бы вернуться в Англо-Иранскую, но меня это вовсе не радует.

– Ну, Англо-Иранская – это совершенно другой вопрос, – доктор Ака махнул рукой. – Само собой, тебе не хочется возвращаться в Англо-Иранскую. Ученый не должен зависеть от нефтяных компаний мира.

– Тогда где же выход? – спросил Мак-Грегор, окончательно подавленный.

– Сын мой! – сказал доктор Ака. – Я не могу посоветовать, что тебе делать, потому что я сам этого не знаю. Могу сказать одно: если ты потерял шесть лет жизни, никто не вернет их тебе, кроме тебя самого. Я хотел бы обладать мудростью, чтобы указать тебе путь, но мудрость старика – это страх. Молодость не знает страха. Чтобы быть достойным самого себя, ты должен поступать бесстрашно, ты должен следовать своим убеждениям и целям. Мир теперь уже больше не мир нефтяных компаний, и пусть это служит тебе отправной точкой, потому что сейчас, более чем когда-нибудь, от нас, ученых, требуется правильный выбор. Мы не должны более служить тем силам, которые способствуют порабощению одной страны другой. Мы открываем новую эру, Айвр. Это страшное новое оружие показало действительную мощь науки и совершенно изменило мир. Теперь ошибки правителей грозят гибелью самому существованию человечества. Вот основная наша забота. Конечно, ты понимаешь это лучше, чем я, потому что ты молод и у тебя вся жизнь впереди. Что я могу тебе сказать? Я живу в отдаленной стране, не имея ни связи с миром, ни влияния. Насколько яснее должны разбираться в этом вопросе великие ученые Запада, особенно те, которые сами совершили этот переворот в науке. Насколько лучше эти ученые должны видеть и понимать. Насколько больше они могут сказать тебе о лежащих перед тобою путях!

– Ничего они не могут! – с горечью сказал Мак-Грегор. – Может быть, кто-нибудь из них и знает, что будет дальше, но большинство в таком же смятении, как и я.

– Они не имеют на это права, – сказал доктор Ака, потрясая маленьким сухим кулачком. – Человек науки несет большую ответственность, чем прочие люди, потому что его работа дает ему лучшее понимание объективного мира. Если он не может понять, что судьба человечества стала в науке решающим фактором, тогда он не имеет права быть ученым!

Мак-Грегор почувствовал, что его личные сомнения померкли перед жаркой тревогой доктора Ака за судьбу всей науки и всего человечества. Доктор не дал ему возможности рассказать более подробно о себе, потому что тема ответственности ученого была коньком старика: только тронь его, и тогда не удержишь. Между тем такая общая постановка не покрывала вопроса Мак-Грегора.

– Одно дело понимать важность судеб человечества для науки, – сказал Мак-Грегор, – а другое дело ответить, как должен поступать человек в этих обстоятельствах.

– Каждый честный человек скоро поймет, что поступки определяются убеждениями. Предполагается, конечно, что все ученые – честные люди.

– Одной честности недостаточно, – возразил Мак-Грегор. – Нужна еще какая-то основная установка, которая объясняла бы ему человеческие отношения и вскрывала бы суть любых поступков.

– Ну, тут уже область политических теорий! – Доктор Ака считал это границей, переступать которую он не хотел. – Честности вполне достаточно для начала, – сказал он. – Честность плюс научная объективность и естественное стремление человека жить среди людей. В одиночку ничего не достигнешь. Мы не можем жить вне общества, это я говорю как биолог. Наши личные проблемы только часть проблем всего общества, и это первое, что нужно понять.

Мак-Грегор не хотел продолжать эту дискуссию, но ему требовался собеседник, с которым можно было бы поспорить, и он сказал доктору Ака, что не поедет с Эссексом в Азербайджан.

– А почему? Почему? – Доктор в изумлении всплеснул руками.

Мак-Грегор сказал о своем отвращении к планам посольства.

– А почему ты так тревожишься? – спросил доктор. – Неужели так важно то, что делает этот Эссекс?

– Это может быть решающим, – сказал Мак-Грегор.

– А на него можно воздействовать или он безнадежен?

– Нет, он не совсем безнадежен.

– Тогда поезжай с ним. Вытащи этого Эссекса из Тегерана, а потом начнешь учить его уму-разуму. Чего ты от него хочешь?

– Очень немногого. Только честной оценки существующих здесь трудностей.

– Поезжай с ним, – сказал доктор Ака. – Используй свое влияние.

– Мое влияние ничего не стоит. У него обо всем предвзятое мнение. Иран его совершенно не интересует. Он заинтересован только в закреплении английских позиций на Среднем Востоке и в том, чтобы избавиться от русских. А до этой страны ему нет никакого дела.