Александр Гроссман - Образ жизни

В оставшиеся три года учёбы Пётр не искал, скорее, избегал, новых привязанностей. Пару мимолётных увлечений — ничего серьёзного. Его не коснулась брачная суета последнего курса. Накануне распределения вывесили список мест, откуда пришли заявки. В конце списка стоял Ижевск. Бревно всё ещё лежало на прежнем месте. Пётр разулся, погрузил ноги в тёплый песок, бездумно следил за облаками и молча ждал, когда придёт решение. Задремал под весенним солнцем, проснулся и сказал вслух: — Поеду домой.

Родился я не во время — шла война. Всю войну отец прожил на заводе, лишь изредка появляясь дома. Одной из таких побывок я обязан своим рождением. После войны была предпринята попытка подарить маме дочь. Так появился мой младший брат — мамин сын, удивительно похожий на неё лицом и характером. Я же больше походил на отца. Сходство это проявлялось во всём, кроме пристрастий. Мамина копия тянулась к технике и рыбалке, а я, вслед за мамой, к гуманитарным занятиям. Мама не скрывала, что оба раза ждала дочь, а когда дом наполнился подросшими мужчинами, ворчала: «Не с кем слова сказать». К счастью, тогда мужчины ещё не взяли на себя ответственность за пол ребёнка, иначе отец всю жизнь чувствовал бы себя виноватым. Мы ещё подросли, и у неё появилась надежда увидеть в доме если не дочь, то невестку.

Когда пришло время выбирать профессию, родители уговорили меня выучиться на инженера — «верный кусок хлеба». Я ещё вернусь к этому времени и попытаюсь понять, почему смутное желание заниматься историей, учить языки, писать, а не чертить, так и не осуществилось. Я получил диплом инженера-механика и в положенный срок увидел себя за чертёжной доской в конструкторском бюро металлургического завода. Через год я встретил Зину. Мы сидели на совещании по поводу рекламаций на подшипниковую сталь. Я не совсем понимал, для чего меня сюда отправили, совсем не понимал, о чём идёт речь, и поглядывал украдкой на серьёзную девушку, молча сидевшую в уголке. Совещание подходило к концу, все уже клятвенно заверили, что свято блюдут технологию, главный технолог просмотрел список приглашённых и обратился к девушке: — Вы от металловедов? У вас есть что-нибудь? — Девушка разложила перед ним фотографии и популярно объяснила, что после недавней механизации сократилось время прокатки, металл теперь охлаждается с более высокой температуры и в нем успевает образоваться грубая карбидная сетка.

— Что же нам теперь от механизации отказаться? — язвительно заметил цеховой технолог. Девушка удивлённо посмотрела на него.

— Извините, — сказал главный технолог, — не знаю вашего имени и отчества. У вас есть предложения?

Девушка перевела удивлённый взгляд на главного технолога. — Просто надо ускоренно охлаждать. — И добавила, оправдываясь: — Так во всех учебниках написано.

Нашему отделу поручили проектировать установку для ускоренного охлаждения, Зинуле, простите, Зинаиде Николаевне — выдать нам исходные данные. Так мы познакомились. Сперва встречались за чертёжной доской, потом география расширилась. Зина училась в Перми по специальности физика металлов. В Ижевск попала по распределению, жила в общежитии. У нас нашлись общие интересы, мы часами бродили по парку, вдоль пруда и разговаривали… Каким-то образом мама узнала о наших встречах. Она сообщила мне эту «новость» и предложила пригласить Зину к нам на обед. Я понял, что в субботу мне предстоит лепить пельмени. У нашей мамы было много талантов, но варить она не любила, а потому и не умела. Если мы сами не включались в этот процесс, меню её ограничивалось пельменями, которые мы лепили всей семьёй. Во время обеда выяснилось, что Зина любит готовить и привезла с собой кулинарные книги. Моя посуду, они обсудили меню следующего воскресного обеда. У мамы заблестели глаза — открылись новые возможности. Мне показалось, что я расту в глазах моих близких — от меня теперь зависело их меню. Правильно говорят: когда кажется — надо креститься. Я этого не сделал.

В воскресенье утром папа привёз шеф-повара. Зина готовила, хозяйка была на подхвате. Маме нравилось украшать свою речь сочными оборотами местного сленга. Я покрутился на кухне, дождался «вас тут не стояло», лег на кровать в нашей с братом комнате, открыл книгу и вскоре уснул. Разбудили меня к обеду. Обед был выше всех похвал. К хорошему быстро привыкают. Воскресные обеды стали традицией. Мы уже не ходили вдоль пруда, не обсуждали прочитанное, настольной стала поваренная книга. Зинуля вошла в нашу семью раньше, чем я пригласил её на эту роль. Мне оставалось только произнести свою реплику, а я тянул. Слишком буднично начинался праздник жизни. Зинуля не отстранялась, когда я обнимал её, и даже открывала губы для поцелуя, но я не чувствовал встречного порыва. Я твоя и не больше. Покорность меня не вдохновляла, я ждал взаимности. Время шло, на лицах моих родных застыл немой вопрос, и я, наконец, произнёс свою реплику.

Однажды, вернувшись с работы, я стоял в дверях и наблюдал, как молодая мама и бабушка воркуют над новорожденной. В нашем доме установился долгожданный паритет. И тут до меня дошло: действительно «нас тут не стояло». Я пошёл и купил себе велосипед.

Неожиданно мой мирный труд на ниве механизации трудоёмких процессов был прерван. В череде начальников, стоящих надо мной, появился ещё один письменный стол, и сел за него человек, интересный во всех отношениях. Николай Васильевич до и во время войны был начальником проволочного цеха. С него спрашивали проволоку для пружин стрелкового оружия, расчалки и заклёпки для авиации, сердечники для пуль всех калибров, сложную по химическому составу и в производстве проволоку для сварки броневых плит и, проще сказать, многое другое. Трудности со снабжением, измученные рабочие, прессинг, мат, постоянные угрозы, беспокойный сон в ожидании телефонного звонка. Эти общеизвестные истины я повторил для объяснения метаморфозы, произошедшей с этим представительным, умным и обаятельным человеком после войны. Хорошо знавшие его люди говорили, что, кроме рыбалки, его уже ничего не интересовало. До поры до времени авторитет работал на него, потом иссяк. Прошло немного времени, и я понял, что он рассматривал свою новую должность, как синекуру. Жизнь задавала вопросы, на них надо было отвечать, и он занялся поисками человека, который выполнял бы эту работу за него. Этим человеком оказался я. Возможно, он надеялся, что я не подведу его, как не подвёл его в военные годы механик цеха — мой отец. Преемственность, так сказать.

С подводными течениями заводской жизни я не был знаком. Знаю только, что однажды утром Николай Васильевич пригласил меня в кабинет, протянул какие-то бумаги и сказал: