Александр Гроссман - Образ жизни

Меня перевели на должность старшего инженера. Я приберёг это сообщение до воскресного обеда. Первой откликнулась мама: — Я недавно видела объявление: «Требуется столяр на должность старшего инженера.» — Зинуля сказала, что после аттестации, ей тоже дадут старшего инженера. Папа увлечённо обгладывал косточку, а брату всё это на фиг было не надо. Так мой успех убрали со стола вместе с грязной посудой. Посуду вымыли, а обо мне забыли. Я взял Катьку на руки и пошёл гулять. На улице посадил её на плечи, она тут же вцепилась мне в волосы, а я шагал и делился с ней радостями семейной жизни.

С помощью Петра я справился с этой работой. Из месяца в месяц накапливалось умение, и я становился инженером. Начальство моё не преминуло воспользоваться открывшейся возможностью и переложило на меня все расчёты. Я не противился. Работы прибавилось, зато появился своего рода особый статус расчётчика. Я помнил, кому обязан, кто вывел меня на эту дорогу. Мне хотелось подружиться с Петром, опереться, как на старшего брата, но я не знал, как это сделать. На мой вопрос о наших обязательствах Николай Васильевич ответил, что сделал всё, что мог, и что Пётр квартиру получит. Как будто это не было известно и без него.

А со мной стали происходить странные вещи. Пришёл механик цеха — умудрённый жизнью заводчанин, ровесник моего отца, и попросил подумать насчёт пилы горячей резки: — Может, видел, мы всё ещё прокат на прессе кроим. Его давно пора отправить на шихтовый двор. Хотели установить пилу, но для нормальной пилы нет места. Надо придумать что-то своё, по месту. — Я посоветовал ему обратиться к Николаю Васильевичу, но он прервал меня. — Я же не к нему пришёл, я к тебе пришёл. Давай, сынок, помозгуй. Моих, видишь, не хватает. А бумажку пришлём, не беспокойся.

Мой внутренний, мамин, голос тут же ехидно напомнил насчёт груздя и кузовка, и я побрёл в библиотеку. Уселся за стол, который мы облюбовали с Петром, положил перед собой стопку брошюрок «Передовой заводской опыт» и углубился в поиски. Зинуля регулярно читала технические журналы, всевозможные информационные бюллетени, что-то выписывала в толстую тетрадь, а я читал совсем другие книги, и, вообще, эти технические радости лично мне удовольствия не доставляли. К обеду я нашёл то, что искал: кто-то использовал для основных движений пилы компактный пневмогидроусилитель и делился удачным опытом.

Эта, свалившаяся на меня известность, достигла апогея, когда на заводской профсоюзной конференции, куда мы с Зинулей были назначены делегатами от наших отделов, в разделе об успехах профсоюза в работе с молодыми специалистами была названа моя фамилия. Зинуля взяла мою руку и не отпускала её до перерыва.

Зимой Пётр окликнул меня в проходной: — Пойдём, обмоем слегка квартиру. Вчера получил. — Мы сидели на полу, вытянув ноги, привалившись спиной к стене, пили пиво «из горла» и заедали сыром. Пётр указывал на недоделы и перечислял, что предстоит сделать. Я слушал и со страхом думал, что когда-нибудь придёт и моя очередь «доводить до ума» новую квартиру. Пётр заметил моё смущение. Открыл бутылку, подвинул её ко мне и успокоил: — Это всё ерунда, — погладил стену рукой, — своя берлога будет. Потерплю до лета, дом просохнет и займусь.

Однажды, когда я позвонил Петру и предложил покрутить педали после работы, он сказал: — Сегодня не могу. У крёстной день рождения. Пойду поздравлю.

Всё, что я уже знал о Петре, никак не вязалось с появлением нового загадочного персонажа. Я так и не понял: шутит он или говорит серьёзно. Расспрашивать не стал, а к слову пришлось не скоро.

Накануне восьмого марта мы обзавелись дорогими жалкими букетиками и отошли в сторонку, чтобы завернуть их в газету. И тут у меня с языка сорвался вопрос: — Со мной всё ясно, а ты для кого стараешься? Всё та же крёстная? Она, случайно, не моложе тебя?

— Так и есть. Я думал, ты уже привык, что у меня всё не как у людей.

Второй год Пётр работал мастером проволочного цеха. Первое время жил в общежитии, а когда освоился в цехе и познакомился с людьми, поселился в частном доме у двух старушек. Бригадир из его смены вспомнил, что обещал престарелым тёткам подыскать непьющего жильца. — В своём доме мужик нужен: дров наколоть, воды принести, когда колонка обледенеет, крышу к весне почистить, то да сё по мелочам. Самим уже не под силу.

Хозяйки ждали их. Выставили бутылку, грибочки солённые, миску дымящихся пельменей, ягоды, тёртые с сахаром, включили самовар.

— Проверяют, — шепнул бригадир, — особенно-то не налегайте, но и не отказывайтесь. — Пётр выпил гранёную стопку, перевернул её, как это делали дома у Фаи, и пояснил: — Сегодня в ночь идти.

Старый добротный дом. Первый этаж кирпичный, второй — седой сруб под «железной» крышей. Нижний этаж, сейчас нежилой, разделён на две части — кладовую и большую комнату с русской печью посредине. Помещение сухое, напоённое ароматом трав, разложенных на голой кровати с панцирной сеткой.

— Мы тут всё приберём, печку побелим, а потолок ты уж сам. — На том и сошлись. Пётр выкрасил потолок, сменил обои и стал жить.

Двадцать лет отделяли его от последнего разговора с Татьяной Михайловной. Он помнил её слова и свой ответ. Надо было состояться в жизни, чтобы понять и согласиться с ней. «Не держи на них зла. Они подарили тебе жизнь». Зимой шестьдесят шестого, незадолго до нового года, Пётр взял выписку, присланную в часть, и пошёл в архив. Пусто. Заглянул в одну дверь, другую, увидел женщину, занятую разборкой бумаг, и заговорил с ней.

— Я чо, — проворчала женщина, — делаю, что велят. Сходи к архивариусу. Учёная больно. Растолкует, что к чему.

Анна Сергеевна закончила историко-архивный институт, вернулась домой и уже третий год работала в архиве. По собственной инициативе вела небольшие изыскания и печаталась в местной газете. Она выслушала Петра, поправила очки, смутилась и сказала тихо:

— Оставьте свои координаты. Посмотрю, что можно сделать.

Пётр оставил ей телефон секретаря начальника цеха, пожелал хорошо встретить новый год и ушёл, довольный, что, наконец, сделал первый шаг.

К книге рапортов прикололи записку: «Просили зайти в архив». Утром после смены Пётр побрился, погладил рубашку, завязал галстук и пошёл в архив. Шагал бодро — морозный воздух разогнал ночную усталость.

Анна Сергеевна разложила перед ним пожелтевшие бумаги. — В папке Бодьинского детдома я нашла протокол приёма детей из Ижевска. К протоколу приложено отпечатанное на машинке указание: принять шестерых детей, прибывших из Казани, и рукописные справки, почти все размытые, но «Петр Ив» можно разобрать. В папке ижевского распределителя нашлась рассылочная ведомость — бюрократический язык, извините, — без указания имён, просто по числу голов. — Анна Сергеевна смущённо улыбнулась, характерным жестом поправила очки на переносице. — Детские дома эти давно ликвидированы, но, в отличие от Бодьинского детдома, казанские рукописные справки хорошо сохранились. Вам, Пётр Иванович повезло: мальчиков всего семь и Петра среди них нет. — Анна Сергеевна говорила, а Пётр смотрел в окно и видел пелену дождя, телегу, мокрую солому…