Владимир Вертлиб - Остановки в пути

— …и выяснили, что ты указал неправильный номер социального страхования. Мы тогда еще удивлялись, что ты его так быстро наизусть выучил.

— Ведь ты же, — подхватывает миссис Кардуччи, — не миссис Сьюзан Томпсон, год рождения — тысяча восемьсот девяносто девятый, место рождения — Батон-Руж, Луизиана, место жительства — Оклахома-Сити, мулатка, мать пятерых детей. Ведь правда же, это не ты?

— Н… н… нет, — заикаясь, мямлю я.

— Такими вещами не шутят, а то наживешь себе неприятности, — провозглашает миссис Райан, и вот они уже смеются, все три, а за ними разражается взрывом хохота и длинная очередь, образовавшаяся за моей спиной.

— В следующий раз принеси свою карту социального страхования! — Миссис Райан тщетно пытается придать своему голосу необходимую строгость. — Вот чистый формуляр, заполни потом. И скажи родителям, чтобы подписали. Все понятно?

Я складываю листок бумаги и запихиваю в карман куртки.

— А как побледнел-то, бедняга, — жалеет меня миссис Фримен. — Уж верно решил, что мы его сейчас съедим с потрохами.

Новый взрыв хохота. Я кладу книги на стол, торопливо, заикаясь, бормочу что-то на прощанье и кидаюсь к двери. «Скорей отсюда, — проносится у меня в голове, — пока они не передумали!»

— Ты сегодня ничего не берешь?

— Нет-нет, спасибо, в следующий раз.

Я уже у входа.

— И не забудь, — кричит мне вслед миссис Райан, — в следующий раз карту социального страхования принеси, старушка из Оклахомы!

— Само собой! — кричу я в ответ. — В следующий раз непременно принесу!

Двое чиновников в венском аэропорту Швехат поставили нам в паспорта печати, провели через зону таможенного контроля, и вот мы на свободе.

— Я тоже в Америке бывал, — сказал тот, что постарше. — В Нью-Йорке.

Он несколько раз задумчиво пролистал паспорт отца.

— Но в Вене лучше, — присовокупил он через секунду.

— С Веной ни один город не сравнится, — согласился второй.

— А на что вы вообще в Америке рассчитывали без документов? — осведомился старший. — Как вы себе это представляли?

Мама выдала какую-то заученную чушь.

А я так устал и так хотел спать. Просто спать, чтобы ни о чем больше не надо было думать. Чтобы ни о чем не надо было говорить. Чтобы ничего не надо было объяснять.

Когда мы прилетели в Вену, наши сбережения составляли примерно три тысячи шиллингов. Из аэропорта мы поехали автобусом на Западный вокзал, оставили четыре чемодана и два рюкзака в камере хранения и отправились в город.

Был погожий осенний день. Солнечные лучи играли на оконных стеклах и сверкающих витринах. Свет избавил серые дома, угрюмые фасады которых только изредка оживляли балконы и террасы, от их всегдашнего мрачного облика. Мимо меня с веселыми звонками проносились трамваи. Встречные прохожие были одеты по-летнему, смеялись, громко переговаривались, как ни в чем не бывало, шли по своим делам. Так радушно Вена меня еще никогда не встречала. Все это походило на сон, и я решил, что Вена надо мной просто издевается.

Мы нашли маленький отельчик неподалеку от улицы Мариахильферштрасе. «Номер стоит четыреста двадцать пять шиллингов в сутки», — сообщили нам. Значит, мы могли подсчитать, надолго ли хватит нам денег.

Родители позвонили венским знакомым.

— Я же вас с самого начала предупреждала, — заявила мамина подруга Рита. — Это надо же, без визы в США! Чистое безумие! Вот будет вам урок на всю жизнь.

Но, помолчав, добавила:

— Я все равно рада, что вы вернулись.

— В конце концов, — заключила Рита, когда мы навестили ее несколько дней спустя, — неважно, где ты живешь. Важно иметь четверых-пятерых верных друзей. А их везде можно найти.

— Вот только в жизни приходится иметь дело не с одними друзьями, — ответила мама.

В первый же день поздно вечером кто-то громко постучал в дверь нашего номера. Оказалось, что это портье. Он просит извинения, но он, видите ли, ошибся. Номер стоит не четыреста двадцать пять, а пятьсот двадцать пять шиллингов. Отец стал возмущаться, закричал, попытался что-то доказать, мучительно подыскивая слова. В этой мешанине немецкого, английского и русского, донельзя ломаной, невозможно было разобрать ни слова. Портье, иностранец, говоривший по-немецки с сильным акцентом, с плохо скрываемым отвращением смерил отца взглядом.

— Я вас не понимаю, — процедил он.

— Больше условленной цены мы вам не заплатим, придется вам с этим смириться, — перевел я отца. — Эта цена значится внизу у входа.

— Платите или выметайтесь! — сухо подытожил портье, а потом повторил по-английски.

На следующий день мы переехали к друзьям, супружеской паре, которая жила во Втором районе Вены. Муж, бывший мамин коллега, узнал, что скоро у них в доме освобождается маленькая квартирка и что просят за нее недорого, две тысячи пятьсот шиллингов в месяц.

Нам снова повезло.

В тот же вечер родители решили со мной поговорить, «чтобы прояснить некоторые вещи».

Отец провозгласил, что сделал все, чтобы обеспечить мое будущее. Всю свою жизнь он руководствовался нравственными принципами. Он идеалист, ему чуждо стремление к мелким мещанским радостям. Его никогда не привлекала возможность сделать карьеру или нажить богатство. Он так и не сумел найти на Западе работу, соответствующую его уровню образования, но это нимало его не печалит.

Мама молча улыбалась.

Он решил эмигрировать из Советского Союза, уверял отец, чтобы я никогда в жизни не столкнулся с проявлениями антисемитизма, выпавшими на его долю и терзавшими его изо дня в день. Он уехал из Израиля, чтобы я мог жить в мире и в безопасности. Он уехал из Австрии, ибо в каждом пожилом прохожем ему виделся убийца его бабушки и его многочисленных родственников, погибших во время фашистской оккупации. Почему он должен подвергать меня тяжкому испытанию и обрекать на жизнь в стране, над которой тяготеет бремя ужасного прошлого? Австрийские евреи, те хоть знают, за что терпят эти муки. В конце концов, здесь их дом, хотя некоторые их соотечественники-неевреи с этим не согласны. А мы ведь не только евреи, но и иностранцы, и потому здесь вдвойне чужие. Даже местные евреи не признают в нас равных. Представителем меньшинства и так быть погано, а уж меньшинства внутри меньшинства?

Отец напомнил мне о своих тщетных попытках получить визу или разрешение на въезд в Нидерланды, Норвегию, Бельгию, Великобританию, Австралию и многие другие страны. Он-то думал, что все американские граждане когда-то были иммигрантами. Но тем быстрее иммигрант становился гражданином. Не тут-то было. Не его вина в том, что нас выслали из Америки. Причина — в злосчастном стечении обстоятельств, в тупости и косности бюрократов, в политике, направленной на ограничение иммиграции…