Вероника Черных - Иллюзии ночей

С этим напутствием старик зашёл в лифт. Дверцы с лязгом стукнулись друг о друга. В шахте загудел механизм, заскрипели старые тросы. Дарья глянула на часы. Опоздали. Но всё равно бы надо появиться: задание, что ли, взять.

– Вов, побежали, – сказала она сыну и подумала: «Да-а… мне бы так в старости моей…».

Вока-капризуля без всякого нытья побежал. Они вскочили в школу, в её коридоры и в нужную рекреацию, и тут оказалось, что занятия ещё не начались, и Лучинские вполне успели! Будто кто специально время за хвостик придержал…

…

Евсевий Захарович робко протиснулся в палату и обвёл койки тревожным взглядом. Уф! Слава Богу! Он попал туда, куда нужно. Недаром предпринял он сложное своё путешествие. Добрался ж-таки до Воленьки своей.

Он сел у её кровати. Взял её руку в горсть и начал легонько, нежно поглаживать, прихлопывать.

Воля Авелевна смотрела на него благодарно и думала: «Спектры звёзд в далёком ультрафиолете… Спектры души человеческой… И чем горячее душа, тем ярче, отчётливее этот спектр в невидимом ультрафиолете жизненных перипетий…».

Ах, старость! Возвращение в детские сны, в детскую чистоту, в детскую немощь… Самый нежный цвет спектра звезды…

25-29 марта 2012

НАВЕСТИ МЕНЯ, СЫНОК

Красота-а! Дома ни-ко-го-о! Отец у Егора Грановского полгода, как умер от рака в мозгу, а мама вчера легла в больницу подлечить желудок. Ну, и нервы, понятно, тоже в расстройстве; заодно, уж и их.

Так что после школы можно творить всякие доступные и недоступные безобразия. И это клёво! А поесть ему, кажется, бабушка принесла. Она бывший повар и считает, что накормить человека до отвала, даже если он не очень хочет, самое главное её предназначение в жизни.

Егор заглянул на кухню. Так и есть. На столе контейнеры с едой. Ништяк! Не моя рук, Егор распечатал контейнеры. У-у, то, что он любит! Молодец, бабушка!

Он включил телевизор, выбрал себе для присмотра какую-то фантастику вперемешку с боевиком и ужастиком и сунул в рот первую ложку борща. Резко запиликал телефонный звонок. Егор скривился: кто там ещё не вовремя? И, недовольный, пошлёпал в гостиную. Упал в кресло и одновременно взял пульт телевизора и телефонную трубку. Щёлкая кнопками пульта, умирающим голосом протянул:

– А-алё-о?

– Егор, сыночек, здравствуй…

Хм… мамин голос звучал как-то слабо. Уж она-то не притворяется.

– Привет, мам.

– Что делаешь?

– Ем.

– А что ешь?

– Бабушка принесла кучу всего в контейнерах, вот и ем.

– Ну, и хорошо… В школе как?

– Да ничего, мам, нормально всё в школе, – буркнул Егор.

Хотя шибко нормально не было: по алгебре ему сегодня вкатили пару. Он увлёкся тем, что бурлило, квакало и шипело на экране, и с трудом слушал маму. А мама спрашивала:

– Егор, ты потом уроки поучи, ладно?

– Ладно, ладно.

– Много задали?

– Ну… ничего себе. Как обычно, в общем.

Мама помолчала.

– Я по тебе так сильно соскучилась, – сказала она дрогнувшим голосом. – Ты, как уроки сделаешь, навести меня, ладно? У меня палата двести сороковая. Запомнил?

– Запомнил, – кисло буркнул Егор.

– У нас посетителей пускают с пяти до восьми. Ты, если какой предмет не сделаешь, всё ж приди на несколько минут, ладно?

– Да ладно, ладно.

От дома до больницы пути – школьный стадион перейти и дорогу. Только вот и такое короткое расстояние лень идти по темноте и холоду начала декабря.

– Ну, не теряй времени, солнышко моё, – сказала мама.

«Солнышко! – обиделся Егор. – Какое я тебе «солнышко»! Мне тринадцать лет уже! Я крутой пацан воще!».

– Я тебя буду ждать. Ты меня сразу увидишь: я у окошка буду стоять.

«Стой, сколько влезет, – подумал раздражённо Егор. – Мне-то что? Мне, кстати, некогда, вообще-то».

– С Богом, Егорушка, – попрощалась мама.

Голос её повеселел.

– Ага. Пока.

Егор бросил трубку и вернулся на кухню доедать и пялиться в телевизор. Через час после обеда закончилась американская киносолянка, на других каналах ничего такого не показывали, и Егор перебрался ан компьютер. Поиграл до очередного звонка. Хотел поныть, но оказалось – не мама, а друган Сашка Купчик. Слово за междометье – и, плюнув на уроки, Егор рванул на улицу.

Купчик и их третий кореш Нерон Клейменов (во родаки учудили!) добыли пиво и сигареты. В парке они забрались в деревянную беседку и предались удовольствию – опасному, запрещённому и потому самому клёвому. Там они сидели до пяти часов, пока не стемнело и не зажглись фонари. Посыпался густой снег. Егор было засмотрелся, а потом встряхнулся: чего это он расклеился? Не заметили бы, а то засмеют.

Его мама Мария Даниловна – маленького роста, черноволосая обаятельная и терпеливая женщина, после звонка сыну ожила, зарумянилась. Соседка по палате, Нина Вадимовна Кубик, заметил, улыбаясь:

– Ты, Марусь, светишься вся! Воскресла! Боль отступила, что ли?

Мария Даниловна отмахнулась:

– Нет, не отступила. Просто сын обещал придти.

– Придёт, надеешься? – скептически спросила Нина.

– Придёт, он обещал! – подтвердила Мария Даниловна. – Уроки сделает и придёт. Я по нему так соскучилась!

Зашёл лечащий врач, увидел улыбающуюся Грановскую, сам расплылся в довольной улыбке.

– Ого! Наша Несмеяна Данилна радостью заискрилась! Очень хорошо, очень! Нина Вадимовна, вы как?

– Болит пока, Михаил Евдокимович, – пожаловалась та.

– Ничего, ничего, – ободрил врач густым голосом, – поболит ещё. Чего ж вы хотели с таким питанием? Проще надо есть, проще! И меньше. А вы, как, Мария Даниловна? Тоже болит?

– Нет, нет, мне легче гораздо стало, – поспешно ответила Грановская.

– Это потому, что сын к ней придёт навестить, – выдала чужой секрет Нина Кубик.

– Да-а? Хорошее дело, – одобрил Михаил Евдокимович. – Очень выздоровлению способствует… Так, я сегодня дежурный врач, так что загляну, и не надейтесь тут спрятаться под кроватями!

Женщины хихикнула. Михаил Евдокимович глянул на третью кровать.

– А где Фарида? – строго спросил он. – Удрала опять?

Нина Вадимовна пискнула:

– У ней же ведь сестра двоюродная из деревни погостить приехала…

– Да хоть президент Татарстана! – озлился Михаил Евдокимович. – Нарушение питания! Нарушение лечения! Ну, я ей покажу!

– Да ничего, Михаил Евдокимович! – заступилась Мария Даниловна. – Она и таблетки все взяла, и уколы ей дочь поставит, она у неё медучилище заканчивает весной. Всё обойдётся. А ей – радость. Радость здоровье прибавляет.

Михаил Евдокимович остыл и вздохнул.

– Вечная вы наша защитница и просительница… Ладно, забудем. До свиданья, дамы.

Он элегантно поклонился и закрыл за собой дверь.

Нина Вадимовна рассмеялась:

– Надо же, как он… И как вы с ним… Раз – и он готов маслом таять…