Андрей Школин - Прелести

— Га-га-га, — передразнил их я. — Подсказали бы лучше, что да как.

— Начнёшь косматить, подскажем, — у Юрика поднялось настроение, и даже, как будто показалось, что нудные звуки «чарующего» горлового пения, доносившиеся из репродуктора, уменьшили громкость своего звучания. — Когда он только устанет, этот погонщик верблюдов?

— Не верблюдов, а оленей, — умно поправил Сергей.

— О, ещё один знаток прекрасного. Куда деваться? — Макар хлопнул себя по ногам. — Ты мне уже надоел со своей мудростью. Как бочка в затычке, что ни скажу, сразу лезешь умничать.

— Ага, точно бочка в затычке, — хмыкнул Чернов. — Бочка в затычке… Сам придумал или тоже по радио услышал?

— По телевизору, — низким голосом отпарировал Юрик.

Серое небо навалилось на сетку и продавило её своей многотонной тяжестью. Рыхлый морозный снег хрустел и отсчитывал километры и похожие друг на друга дни. Стены дворика сжимались и разжимались, стараясь поймать в ловушку, раздавить и сожрать хватающиеся за жизнь, вездесущие, но сжатые в пространстве электроны, нейтроны и протоны незамерзающей машины времени. Движение по вытоптанной в снегу колее. Зимнее движение.

Примерно месяца четыре назад, в сто двадцать седьмой камере, один из молодых арестантов вскрыл себе на руке вены бритвочкой. Произошло это ночью. Пока достучались до коридорного, пока коридорный выяснил, что от него хотят, весь пол оказался залитым кровью. Минут через двадцать пацана утащили в санчасть. Утром привели назад зашитого, но зашитого как-то не так. Не так настолько, что рука обиделась и начала незамедлительно гнить. Спустя две недели додумались снова показать парня тюремным врачам. Парня не видели долго… Недавно он передал весточку, что на суде его признали невиновным в угоне автомобиля и оправдали. Пацан был счастлив. Руку ампутировали…

— Поступило ваше заявление с просьбой провести обследование. Чем это вызвано? — врач глядела мимо меня прозрачными серыми глазами. Глаза совершенно ничего не выражали. Привычка… — Так чем это вызвано?

— Видимо тем, что моё психическое состояние далеко не лучшее, — подсознательно я видел в ней не врача, а просто ухоженную женщину тридцати лет, с короткой стрижкой и длинными покрытыми фиолетовым лаком ногтями на музыкальных пальцах. Первое, на что приятно было посмотреть за время пребывания в тюрьме.

— Ну и что? Многие могут назвать своё состояние далеко не лучшим. Например, я. Это ещё не повод проводить обследование или экспертизу, — глаза по-прежнему смотрят на меня, но сквозь меня. — Ваше, как вы его назвали, «далеко не лучшее состояние» не помешало, тем не менее, совершить преступление.

— Способствовало.

— Что способствовало?

— Способствовало совершению преступления, — я слегка прижимался лопатками к спинке стула и как бы вскользь продолжал разглядывать психиатра.

— Значит, Вы утверждаете, что совершили преступление, находясь в состоянии аффекта? — она говорила монотонным, меланхоличным голосом и что-то записывала в тетрадь. — Ещё что-нибудь хотите добавить по этому поводу?

— Хочу.

— Что?

Я немного помолчал, а потом решил сострить, но получилась глупость.

— Между прочим, у меня психопатия в тяжёлой форме.

Она никак не отреагировала на мою «остроту». Она видела здесь и не таких клоунов и слышала не такое. Отреагировал мент, который привёл меня в кабинет санитарной части и теперь охранял молодого медицинского работника от «преступного элемента»:

— В тяжёлой, в тяжёлой. Была б моя воля, я бы махом всех вылечил, — и нежно погладил любимую дубинку.

Пришёл мой черёд промолчать. Женщина закончила писать и подняла глаза:

— Ну, что ж, с завтрашнего дня начнём вас обследовать. Переведём в особую камеру, проведём экспертизу. Сейчас ответьте на несколько вопросов.

Последовали стандартные тесты на предмет болезней дальних и близких родственников и перенесённых в детстве заболеваний. По всей видимости, врача удовлетворили мои ответы.

— Что ж, можете идти. Встретимся через некоторое время.

— Извините, пожалуйста…

— Да? — она механически приподняла брови.

— Нельзя ли оставить меня в прежней камере? Тем более, насколько я знаю, в специальной камере мест свободных нет.

— Ну, что ж, если вы настаиваете, то мы оставим вас там, где вы находитесь.

— Спасибо, — встал со стула и направился к двери. — До свидания.

— До свидания, — она опять просматривала бумаги.

— Знаете, доктор, на фоне этого зоопарка вы приятно радуете глаз.

Она, разумеется, на эту реплику не отреагировала никак.

Едва войдя в хату, я объявил присутствующим (арестанты в это время смотрели телевизор), что отныне являюсь дураком и психом. Никто не удивился…

— Присаживайся на мою шконку, — Бертник разматывал носок и не смотрел фильм принципиально, мотивируя это тем, что «он и на воле кинов насмотрелся». — Что в санчасти сказали?

— С завтрашнего дня будут вести за мной наблюдение, — присел к нему на шконку, — точнее с сегодняшней ночи.

— Всё… Теперь лепилы через каждые шесть часов в волчок заглядывать будут. Смотреть за тем, как ты себя ведёшь, — Владимир мотал и мотал шерстяную нитку. — Тебе нужно время засечь, когда они приходят. У них и «колёс» возьмёшь всяких. Только проси побольше — пригодятся. В дур-хату-то не обещали перевести?

— Да нет, вроде здесь оставят.

— Ну и хорошо. В дур-хате делать тебе нечего. Врач, который с тобой разговаривал, — тюремный или с воли?

— С воли, скорее всего. Женщина молодая, симпатичная.

Все моментально забыли о телевизоре и повернулись в мою сторону.

— И что, она тебя осматривала? — перевернувшись на живот, чувственно прошептал Барон.

— У-у-у… — я понял, что если скажу правду, следующий раз от меня непременно будут ждать эротики. — Да нет, шучу. Старуха страшная. С зубами железными…

Интерес к событию тут же был сокамерниками утерян. Я завалился на шконку, закрыл глаза и вдруг услышал над ухом сладострастный шёпот прокрутившего в мозгах картинку Барона:

— А старуха тебя осматривала?

Первый тюремный медик — лепило пришёл в четыре часа утра. Я ещё не спал. Он вначале несколько секунд смотрел в глазок, а затем открыл кормушку. Андрюха подошёл посмотреть, кто это и, увидев человека в белом халате, кивнул мне. Я наклонился к кормушке и столкнулся лицом к лицу с улыбающимся «наблюдателем».

— Ну, как дела? — продолжал улыбаться он.

— Хуже, — серьёзно произнёс я.

— Что так?

— Не спится. И голова раскалывается. Есть таблетки какие-нибудь успокоительные?

— А без таблеток уснуть не можешь?

— Пробовал, не получается.

— На, возьми парочку, — лепило протянул две пилюли.