Андрей Школин - Прелести

Всегда, когда попадаешь из состояния бестолкового сна в мир параллельной реальности, возникает вопрос: «А что, собственно говоря, дальше-то делать?» Все установки, приготовленные заранее, либо забываются, либо игнорируются. Как в момент знакомства с давно понравившейся женщиной. Мол, подойду я к ней, скажу то, то… А когда внезапно встречаешь эту женщину, все заготовленные эпитеты из головы куда-то вылетают.

Шагаю к дому, размышляю о подобных закономерностях и вдруг замечаю, что строения расплываются, и трудно становится удержать их в фокусе. Взлетаю, что обычно делаю в подобных случаях, и пролетаю несколько десятков метров. Резкость восприятия восстанавливается. Теперь иду по двору своего дома № 8-А и разглядываю местность, стараясь отыскать различия и несовпадения. Всё совпадает, всё знакомо. Кружится снег. Горят фонари. Может быть, в реальном мире они не горят? Их ведь там бьют регулярно. А здесь, как ни странно, все на месте. Но это не различие.

Дверь третьего подъезда отворяется, и на улицу выходит Вадим Занин. Обыкновенный Вадим Занин. Я останавливаюсь. Он подходит и протягивает руку. Обмениваемся рукопожатиями, после чего Вадим улыбается, как бы говоря: «Извини, тороплюсь», и как ни в чём не бывало, быстрыми шагами удаляется к автобусной остановке. Я стою и гляжу ему вслед. Гляжу и думаю: «А может это не второе измерение? Может мне приснился сон про тюрьму и всё наоборот — здесь, сейчас основной мир, а Воронеж — в другом, параллельном? Ведь всё реально, как раз в данный момент?»

Но, стоп. Стоп. Я только что летал. А в первой жизни я пока летать не научился. Поэтому спокойно идём дальше и не кипятим мозги. Не хватало ещё, чтобы крыша поплыла, и меня в этой реальности упекли в психушку. Тем более она находится через три дома. А ведь было бы интересно…

Захожу в свой подъезд и тут же возвращаюсь на улицу, запрокидываю голову, гляжу на окна третьего этажа. В кухне горит свет. Кстати, на улице начинает светать. Утро…

Опять поднимаюсь по лестнице, заглядываю мимоходом в почтовый ящик, подхожу к двери и останавливаюсь. На моей двери, я точно помню, номер был закрашен. Именно это я и наблюдаю сейчас. Различий никаких. На соседней двери красуется номер 58. И всё-таки, что-то не так. Что?

Стучу три раза и замираю. Мама открывает и, как ни в чём не бывало, убегает на кухню. Вхожу в прихожую и захлопываю дверь. Прохожу в комнаты, оглядываю одну, вторую, третью и возвращаюсь на кухню. От плиты идёт дым, мама что-то жарит. Она поворачивается ко мне:

— Завтракать будешь?

— Нет, спасибо, не хочу, — усаживаюсь на стул и обалдело гляжу на мать.

— Что, поел уже где-то? Опять всю ночь не спал, гуляка.

Я молчу, соображаю, как вести себя в этой ситуации. Затем спрашиваю:

— Мам, какое сегодня число?

— Вторник сегодня, — она смеётся и снимает сковороду с плиты.

— А год какой?

— Что это с тобой? — мама слегка удивлённо глядит в мою сторону.

— Да нет, ничего, — поднимаюсь с места. — Мне нужно сходить кое-куда.

— Поешь сначала.

— Вот если бы подсказала, какой сейчас год, может быть, и поел бы.

— Я же сказала — вторник.

— Вот, вот… Вторник, — иду к двери и вдруг замечаю тень, промелькнувшую в том же направлении. Зеркало…

Останавливаюсь, разворачиваюсь и медленно подхожу к трельяжу. Несколько секунд уходит на то, чтобы решиться заглянуть в эту стеклянную пропасть. Секунда, другая… Всё же делаю последний шаг и поднимаю глаза.

Я вижу своё отражение. Отражение своего второго тела. Отражение в третьем лице.

Я сплю в камере № 127 тюрьмы города Воронежа, и я же стою в прихожей собственной квартиры и разглядываю себя же в зеркале!

Итак — моё отражение. Если бы его увидел кто-то другой, то, естественно, принял бы меня второго за меня первого. До этого, мысль о том, как выглядит мой двойник, почему-то не возникала. Идентично? Похоже? Теперь убедился, что идентично. Только что волосы отросли настолько, насколько я позволяю им вырасти до очередной подстрижки, и нос слегка опухший. Но эти различия, повторяю, другой человек заметить не смог бы.

Я глядел на себя, вертел головой, поднимал и опускал руки и, наконец, подмигнул своему двойнику, или точнее, тройнику:

Привет, Андрюха. Добро пожаловать домой. В тюрьму-то неохота возвращаться? Нет? Ничего, мы ещё и дотуда доберёмся… Доберёмся… Доберёмся…

Изображение начинает расплываться, и я, не желая просыпаться, открываю рывком дверь и выбегаю в подъезд. Затем выскакиваю на улицу и с места устремляюсь в небо. Никаких проводов. Ничто не мешает. Двадцать метров — полёт нормальный. Лечу в сторону Тысячекоечной больницы и опускаюсь лишь тогда, когда убеждаюсь, что вновь отчётливо различаю предметы.

Место незнакомое. Какие-то дачные домики с крышами различной формы, и опять никого из людей. Именно в этот момент неожиданно резко и глубоко понял, кого хочу увидеть. Словно кто-то на ушко шепнул: «Тебе нужен Сашка Елагин, Сашка Елагин, Сашка Елагин…» Стою, оглядываюсь, а в голове засело: «Елагин, Елагин…» Даже просыпаясь, как бы повторяю эту фамилию.

ЕЛАГИН, ЕЛАГИН…

Открыл глаза и оглядел камеру. Не спал только Роман. Сидел за столом и читал книгу. Я спрыгнул со шконки и, подойдя к дальняку, взял в руку осколок зеркала. Ну, что ж, отличий почти никаких, волосы, правда, чуть короче, но дней через десять-пятнадцать станут такими же, как там. Погладил рукой стриженную под «ёжик» голову и справил естественные потребности.

— Что рассматриваешь? — повернулся в мою сторону Ромка. — Себя спросонья не узнаёшь?

— Ага, точно не узнаю. Который час? Проверка скоро?

— Выспишься ещё, времени хватит. Ложись.

— Ладно, буду досыпать, — забрался на шконку и укрылся одеялом. — До завтра.

— Одеколон!

— Нет ответа.

— Одеколон, подойди к два-семь! — Бертник стоял возле фрезы и орал на весь коридор. — Одеколон!

— Ну, что? — раздался вальяжный голос из-за двери.

— Одеколон, ты? — Владимир «убавил громкость». — Менты на коридоре есть?

— Пока что, нет.

— Тогда открой кормушку.

Кормушка открылась, и в дыре появилась упитанная физиономия «глав-птицы» всей тюрьмы, пассивного гомосексуалиста по кличке Одеколон.

— С наступающим вас (дело происходило в канун Нового года), — мило улыбнулся он.

— Ага, — буркнул Бертник. — Слушай, вот какое дело. Нужно срочно этот пакет передать в сто двадцать вторую хату Берёзе. А он тебе для меня тоже передаст пакет, ты его принеси сюда. Добро? А я тебе тут колбаски порезал, сальца, глюкозки. Как раз на Новый год пригодится. Завтра-то будете отмечать, наверное? Договорились?

— Давай пакет, — Одеколон посмотрел по коридору, не идёт ли мент.

— И ещё, слушай, поставь кого-нибудь из своих возле нашей фрезы. Пусть он тут моет или ещё чего изображает. Если коридорный появится, сразу должен маякнуть нам.