Валерий Пудов - Приключения Трупа

Но и живьем его не отличали ! Оттогои лишали крова:вначале чужие принимализа своего, а потом и дорогие отвергали, какчужого. И клеветали: мол, под маскировкой и со сноровкой ушел и от драм, и от долгов,и от дам, и из рядов.

Однако нашел у мертвецови любовь,и драку, и, каку людей, смех и страстейнакал — и вновь, при все х, устоял!

Не потому ли многие трупы в итоге поступали не глупо: в разгуле представали другими и претендовали на его колдовство и имя?

Как на солнце — протуберанцы, вокруг безликого возникали вдруг самозванцы и, как насосом в протоке, качали из великого соки.Уроды ловко загромождали проходы, словно канатоходцы без подготовки рвали веревки. В беде ковали измену: бесцеремоннокрали и арену, и свод, и функции — вот где спрят ана пятая колонна контрреволюции!

Едва повелитель края дозволяет сходство, как теряет права: уродство приобретает краситель, марает своих и чужих,и вот — не различает их ни родитель, ни народ.

Коли славный и скверный перед строем — равные лицом, то роли встане подменяют, а героя — и подавно: главный станет безмерным подлецом, а неверный — первыммолодцом — и кончает карьеру офицера — венцом !

В безличии правителя — довод и величие учителя, но для кучки населения — искушениенедоучки: повод для преступления».

«То же — и дела мертвеца.

Неопрятные тела живых из пыли превозносили их, как могли, а перехватили у отца рулии повели от порядка на попятную: в схватку — беспощадную.

Низший клан — обласкан, но ищет — таску.

Если — победа, не кивнут по чести на соседа, а пришьют на свой лацкан.

Но если заедут в роковой капканбездны, помянут высший суд правителя — нелюбезно.

Не сами ли трепетали телесамиот круговертисмерти?

Но вот она повсюду имеет представителя,который не страшнее глазам, чем скоро будешь сам, а сброд жителей совсем столбенеет, встает, как стена у ворот оранжерей и сада, и ревет:

— Нам — не надо!

Им без труда показали,что когда — не в тени, а на пьедестале, живым не в испуг — прах,а они вдруг — в страх!

Им растолковали конец и дали образец: мертвец живет и процветает лучшезамученных разгуляем, а они — ни- ни:

— Оборони !

Живые такого сорта слепее мертвых !

В напастилелеют роковые оковы, как пристанище. Зато в безопасной нише от бессонницы ищут на днище ужасное пожарище.

Не счастье ли скорее сподобиться силы правящего класса? Что было перегноем, стало высшей расой !Но мало живым покоя — им подавай раздрай боя!»

«Прекратилось навье самодержавьетак же,как началось: не тяжбой с явью, а быстрым риском и вспрыском.

Протекало прекраснои мало, но ясно показало,что милость — нелось: навид — вездеход, но на шее — узда, и не бежит, куда довелось,а торчит невпопад, как экспонат из галереи — в заповеднике, пока рука злодея не взведет курок и не пристрелят свояка под шумок метели привередники.

Новизна идеи не умнеет допоздна.

А пляска лося войдет в счет — вот исказка вся !

Не зря твердят,что революция ползетк вершине по трупам: иначе быстро нельзя- подходне тот, бугристый, а отпад — не вперед, а назад. Но ошибка ее в другом: втом, что живым отдает свой дом, а героевв пустой кручине зароет. Итог- убог: основателям конституции — куцаяулыбка, глупым обывателям- в незрячем помине слезы, а лихим предателям-завоевателям — контрибуция и без плача розы.

А носили бы трупы на себе — и не бывать беде: кладь в труде- маета, но борьбес утилем — не чета.

Боролись за бодрость, доблесть и гордость, а напоролись — на горесть и подлость — вот невзгод повесть !»

Вспрыснули победунад непоседой и его околеванцами,как торжество с кислыми брызгами, артистками, сосисками, писками, визгами и танцами.

Но неуемные кадрили были забыты вскоре, каки жалость, и горе: оказалось, что морги забиты вконец, как приемная во дворце — мертвец на мертвеце !

На престол покойник взошел образцово, а уходил в тыл, как разбойник, без крова !

Словно забрел сам к себе в кабинет, а там — погромный съезд. Вборьбе, какбездомный, полез на стол, а тебе — наперерез:

— Привет, козел! Мест — нет!

И — об пол.

Не лезь — и весь ответ.

Невероятно, как взмыленный мертвяк!

Но понятно, как обессиленный дуб.

Именно так Труп у карьеры на склоне снизошелв сферы вони.

Труп не опишет поэзию морга: дуб дышит на гортензиюбез восторга- прини к близкои без опаски,но великдля писка и ласки.

Только муха,что рыщетв молодецкой польке от ниши до крыши холодильника, расслышит мертвецкую заваруху вмерзкой тиши морозильника.

И снаружикружит в безмятежности, ив промежности обнаружит нежности,и встуже не тужит, и всаже, и взагаженной лужебродяжит, и, жужжа, как вожжа у вождя, неуклюже и бесстыже утюжит на лыжах коллажи из кожи, рожи и грыжи.

Приноровитьк зуд унить — не задача,а чудо, ноиначе не проследить мертвячийпуть в пышнуюгруду бывшеголюда.

У мухипри тонком слухе — зоркиеглазки и звонкие пляски: всюду, где сядет в засадеу края поклажи,в тряскепоэта, играя, сдирает с секретов маски.

А Труп даже свойпуп не перескажет:для него и седина в бороде- пелена, и прах — вещество без знака,и страх- даль безкраски.

Не лучше озвучит вонючую кучу и живой писака: плоть и гной для нюха- лезвиев ноздрях, а поэзия — выше острастки.

Жаль, что муха не пишет сказки !

Славные дела наворочал Труп в похождениях,но безпрописки не очень люб даже близкий.Звала, как наваждение, главная в беде обитель, где ляжет всяк,как правитель.

И вот повезли героя от забот итруда туда,где нагишомпри народе хороводят, а багромв воде успокоят, где в ухе- вой тли, в брюхе — гной, а мухи колобродят и зимой.

У входа не дарили ключей, а спросили:

— Чей?

Отступили провожатые, как взятыена гнили с поличным:

— От рода — ничей. Негодник.

— Отлично. Безродник.А документы при нем?

— Сдаем на эксперименты. Еле наскребли на карету. В теле прыть — до земли. Но хоронить — монеты нету.

- Прелестнои честно. Уроды неприглядны- расходынакладны. И это — не в первый раз. Автомобили зачастили без меры. Ау нас единицы хранения заполонили темницы до одурения.

Пришельцыне уступали ничуть — знали, умельцы, с кем приезжали и чем припугнуть:

— Гостинец — под зверинец. Вы и не мечтали. Его и во рвы бросали, и видали на пьедестале. Волшебство! Генерал, не генерал, а полсвета вогнал в стон. Это — он!

Служители мушиного дома опешили:

- Бешеный!А не кома? Не очухается?

Искусители — умиротворительно:

— Придуши его — не ослушается. Не пэтэушница!