Алексей Щербаков - Солнце за нас

Максим, махнув рукой паре знакомым, пристроился к столику, где сидела компания, очень эмоционально обсуждавшая: является ли сюрреализм подлинно революционным движением. Горячность была понятна – бутылок на столе стояло множество. Кто-то подвинул Ирине и Максиму стаканы и налили вина.

Некоторое время спустя на сцену без всякого объявления вышли музыканты. Состав был следующим: вокалистка, коротко стриженная девица в косухе, аккордеон, контрабас и ударник. Понятное дело, не имелось микрофонов. Впрочем, когда группа начала петь, выяснилось – в подвале очень хорошая акустика.

Песни не были в строгом смысле революционными. По крайней мере, не такие как Максим представлял данные песни. Ну, типа – вперед рядами под красными знаменами. Больше по духу они походили на позднего Цоя. «Кто живет по законам другим. И кому умирать молодым.» Однако… Ритм-секция была явно «роковой. И на этом фоне звучал аккордеон и красивый голос вокалистки. Маским в том мире слушал, в основном, симфоник-металл, он группу оценил.

Ну, а в перерывах Ирина и Максим общались с соседями, которые оказались какими-то шибко творческими товарищами, грузили им про Бретона и Арагона, которые дескать, «разрушат буржуазное искусство».

– Ну, как? – Спросил Максим Ирину, когда они вышли на воздух.

– А здорово. Слушай, а к вам устроиться нельзя?

– Не знаю, наверное, можно. Но только как твои родители к этому отнесутся?

– Так мой папа белых не уважает. Он рассчитывает вернуться и без них. Он полагает, что большевики постепенно сползут к капитализму.

– А ты в это веришь?

– Не знаю, но было бы жалко. Ведь эти ребята хотят совсем иного. А они живые. Не то, что наши.

– Ты в самом деле в это веришь?

– Да. Настоящая жизнь – это когда есть за что умирать. Остальное – существование.

Как-то так случилось, что двигались они в сторону коммуны. Но вот почти уже у самого дома романтика была прервана очень грубым образом. Наперерез из слабо освещенного переулка вышли шестеро парней явно мелкоуголовного вида.

– О! Что мы видим. У тебя есть девица. А у нас нет. Так что ты можешь идти, а вот с ней…

Дело было плохо. Максим пока что как боец мало что из себя представлял. Но деваться некуда. Одного вырубить можно, Максим знал, куда бить. Может, и второго. А дальше…

Но тут вдруг сзади нарисовалась темная фигура. Неизвестный махнул каким-то предметом – и один из гопников полетел в сторону. Второй обернулся – но тут схватился за морду. Тут только Максим понял, что это был Огюст, махавший штативом – тяжелой деревянной треногой. Максим бросился вперед, один из гопников вперед – и тут же получил ногой по яйцам.

– Ребята! Наших бьют! – Заорал Огюст.

Между тем трое оставшихся пришли в себя. В свете фонаря было видно, что один из них вытащил нож-кастет. Огюстен переместился к Максиму с девушкой, он не подпускал хулиганов, размахивая штативом, но явно его надолго не хватит. Но тут из подворотни выскочили ребята из его «коммуны» плюс ещё несколько человек. Они держали в руках бутылки – и оказались как раз за спиной гопников. Те поняли, что вечер пошел как-то не так – и быстро дернули прочь.

– Ну, спасибо, если бы не ты… – Сказал Максим Огюст.

– Да, ладно, я пойду аппарат подберу, я его на улице оставил, как вас увидел.

– Ты бросил свой аппарат?!

– Так что было делать? Своих-то надо защищать…

Тут за углом раздался топот.

– Фараоны! Уходим!

Вся компания тут же слилась в подъезд. Ирину ловко подхватили под руки и затащили туда же, предоставив местным ментам разбираться с троими подранками – один валялся в отключке, другой толкьо-только стал приходить в себя от пинка по причинному месту, у третьего явно была разорвана щека железной оконечностью штатива.

А «коммунары» и ребята, которые, как выяснилось, зашли в гости, продолжили праздник.

Потом… А потом у Максима и Ирины началась любовь по-взрослому.

На фронтах уличной войны

Какая у вас ассоциация возникает при слове «митинг»? Толпа людей на улице, декорированная разными флагами и лозунгами – и выступающие перед ней ораторы.

Таких мероприятий во Франции начала двадцатых хватало. Но английским словом митинг называли и собрания в закрытых помещениях. Они проходили ещё чаще. По той причине, что зал арендовать проще, чем договариваться с муниципальными властями. Да в ноябре в зале комфортнее. Франция – это, конечно, не Сибирь, но и не Африка.

Максим с фотоаппаратом присутствовал на митинге недавно возникшей и набирающей силы организации «Французская фаланга».

Идеология данной структуры что-то уж очень ему напоминала. Она выступала за «великую Францию». Кроме того, провозглашался курс на корпоративное общество и классовое сотрудничество. «Брендом» ребята выбрали Наполеона, «самого великого француза», который «объединил Европу во имя прогресса». А до кучи – к великим предшественникам приплюсовали и Карла Великого.

Понятное дело, одной из целей провозглашалась борьба с «коммунистической опасностью». Впрочем, доставалось от ФФ и САСШ, которых объявили «нацией бессовестных торгашей». Что говорилось о немцах – это и так понятно. «Технизированные варвары».

Вообще-то, как успел заметить Максим, в это время об «общеевропейских ценностях» говорили лишь русские эмигранты. С коммунистами – понятно. Правые же всех стран кричали исключительно о своей стране. Французам ужасно хотелось отвоевать-таки Эльзас и Лотарингию. Немцам – вернуть свои африканские колонии, а заодно прихватить ещё, сколько получится. Англичане отзывались: «а вот хрен вам, грязные тевтоны».

«Французская фаланга» на этом фоне выделялась не только радикализмом – если вспомнить границы империи Наполеона 1812 года – то амбиции у этих ребят были неслабые. ФФ нашла и общий знаменатель для коммунистов и американцев. Какой? Тот самый. «Если в кране нет воды…»

Евреев во Франции сильно не любили. Ни для кого не являлось секретом, что в разжигании Великой войны самое активное участие принял клан Ротшильдов. А кроме того, в народе полагали, что евреи отсиживались в тылу и делали гешефты, пока французы воевали.

Про разжигание войны идеологи «Французского легиона» при их оголтелом милитаризме, помалкивали. Зато утверждали – Ротшильды войну «сдали», лишив Францию законных лавров.

Что же делал Максим на сборище организации, которая была ему чужда во всех отношениях. Легионеры не любили всех русских, «подлых варваров, которые всегда предавали Францию». По их мнению, Александр I «кинул» Наполеона в самый ответственный момент, польстившись на британские деньги. Да и работал Максим в противоположном лагере.

Но вот такое ему дали партийное поручение. Хотя Максим в ФКП и не состоял, но он понимал – туда стоит попасть, иначе так и будешь болтаться на периферии.