Матей Вишнек - Господин К. на воле

— Положим, но я-то не охранник, — возразил толстячок. — Это охранники — свиньи.

Козефу Й. почудилось что-то странное в ответах, которые давал ему толстячок без возраста с глазами полудохлой рыбы. Он смолк, предоставляя тому сказать что-нибудь еще.

— Полудохлая рыба, однако… — пробормотал толстячок с укоризной.

— Я хочу поскорее уйти, — сказал Козеф Й., в решимости пресечь этот бессмысленный, уклончивый, тупиковый разговор.

«Еще бы», — подумал толстячок, и Козефу Й. показалось, что он мозгом услышал это ЕЩЕ БЫ.

— Ступайте за мной, — сказал складской толстячок.

Они сошли вниз по влажным ступеням и оказались в подвале. Через окошечки под потолком сочился серый свет.

— Я всегда был против, — сказал толстячок. — Всегда.

— Против чего? — спросил Козеф Й.

— А вы не видите? — сказал складской толстячок. — Сырость. Куда это годится — держать одежду в сырости? Так склад не содержат. Тем более одежный.

Они переходили из одного отделения в другое. Всюду и везде вдоль стен были полки, на которых лежало что-то скомканное — стопы мятых рубах, драные пуловеры и пахнущие плесенью пальто.

— Это все положено хранить в пакетах из восковой бумаги, — сказал толстячок. — Таков регламент.

Он наугад снял с одной из полок заплесневелую рубаху и разодрал ее одним движением.

— Нате вам! Полотно не выдерживает. Как тут выдержать бумаге? Я взял и выложил все в открытую, думал — может, высохнет. Но подумайте сами — разве высохнет?

Толстячок, по-видимому, глубоко переживал проблемы одежного склада. Он разворошил гору-другую тряпья, которое уже приняло форму неопределенных рыхлых тел, как будто каким-то животным рубили голову, а тучный и бесформенный труп оставляли гнить.

— Вот вы скажите, что мне делать? Это одежа прошлого года. А ее уже сейчас нельзя носить.

Они проходили зал за залом, один больше другого. Козефа Й. озадачивало обилие тряпья, распиханного по полкам. Откуда столько? Неужели это все было снято с заключенных? Что-то уж слишком много, что-то уж чересчур, не могло здесь быть столько заключенных. Или все-таки скопилось, за долгие-то годы?.. Но сколько же должно было пройти лет, чтобы склад так раздулся и пришел в такой плачевный вид? Дух от одежды шел все тяжелее. Разные материалы гнили каждый на свой манер, и от каждого шел свой запах. Козеф Й. различал запах гниющей шерсти, хлопка, вельвета.

— Ужас, ужас, — приговаривал толстячок. — Какое транжирство, какое транжирство. Вот пожалуйста!

Он взял шляпу с поникшими полями и сжал ее в кулаке. Из шляпы брызнул буро-зеленый сок и потек у него сквозь пальцы.

— И администрация сидит сложа руки, — метал громы и молнии приземистый толстячок без возраста и с глазами полудохлой рыбы. — Это негуманно, это абсолютно негуманно.

Они перешли в помещение с металлическими шкафами. Толстячок открыл дверцы одного из шкафов, и оттуда вывалились и рассыпались по всему полу груды туфель, сапог, ботинок, даже домашних тапочек, а вместе с ними — множество других каких-то предметов, уже неопознаваемых, но явно относящихся к разряду обуви.

— И кожа гниет, — вне себя от негодования сказал толстячок. — Вы только посмотрите, только посмотрите! И это — сапоги?

Он взял пару сапог, чтобы продемонстрировать Козефу Й. трагедию, которая крылась в металлических шкафах. Рванул одну подошву. Обнажились два ряда ржавых гвоздей, как пасть хищной рыбы с гнилыми зубами.

— Видали? — простонал толстячок. — Некоторые могут сказать бог знает что — что я не выполнил свой долг и всякое такое… Но как можно выполнять свой долг в таких условиях? Как?

И он с досадой пнул ногой груду обуви.

Далее он открыл шкафы, где одежда хранилась в пластиковых мешках. Однако по непонятным причинам пластик въелся в ткань, и ничего уже было не спасти.

— Это одежа пятилетней давности, — сказал толстячок.

Он разодрал один мешок из позеленевшего пластика. И тут же невыносимая вонь распространилась в воздухе, как будто наружу выплеснулись яды из распоротого желудка какого-то чудища.

— Что я могу сделать? Что, что? — стонал толстячок. — Я испробовал все возможное и невозможное.

В помещении с платьем десятилетней давности дела обстояли еще хуже. Как есть катастрофически. Практически ни одну вещь невозможно было опознать. Как в грибнице, все переплелось и въелось друг в друга: пальто и рубахи, плащи и куртки, брюки и телогрейки. Во всех этих вещевых нагромождениях было что-то органическое и уязвимое — так глубоководных жителей моря, когда их поднимают на поверхность, при первом же контакте с воздухом ждет обезвоживание и распад.

— Сколько уж лет я все борюсь, — сказал толстячок очень грустно и очень серьезно, не уточняя, с кем именно он борется.

Каких только методов он не испробовал, каких только у него не было идей. Одно время, довольно долго, он думал, что, хоть как-то обогревая помещение, он сумеет сохранить одежду. Но нагретый влажный воздух оказался еще вредоноснее, и разложение одежды пошло быстрее. Метод держания окон открытыми тоже не сработал — сквозняки, вместо того чтобы сушить, послужили катализатором, умножающим центры инфекции. Годы и годы он трудился, как раб, напрягая ум и тело. Бывало, вытаскивал вещи на воздух, на солнышко, чтобы их освежить. Однако заметил, что эта процедура заметно усугубляла анемию тканей, и они, по возвращении на склад, испытывали такой моральный упадок, что уже вообще не могли оказывать какое бы то ни было сопротивление патогенным факторам.

— Здесь — вещи более чем десятилетней давности. — Толстячок указал на железную дверь с солидными замками и даже забаррикадированную сундуками. — Представьте себе, что там может быть, — добавил он с выражением крайнего отчаяния.

Уже какое-то время, признался он, у него не хватает духу открыть эту дверь. Иногда, особенно в летние ночи, когда он подходит близко, ему кажется, что он слышит что-то за дверью, какие-то шорохи, что-то в любом случае подозрительное.

— Там и ваш костюм, — добавил толстячок с виноватой ухмылкой.

— Нет, только не это! — вырвалось у Козефа Й.

— Что делать, что делать? — Толстячок чуть не заплакал. — Хотите — сами откройте эту дверь. Если вам хватит смелости открыть эту дверь — пожалуйста…

И он протянул Козефу Й. связку ключей.

Козеф Й. отпрянул, содрогнувшись. Нет, он не хотел открывать эту дверь. Он ничего не хотел. Полнейшее разочарование — вот все, что он испытывал.

— Теперь вы меня понимаете? — спросил складской толстячок, подступая к Козефу Й. и ища его взгляд. — Меня ведь тоже можно понять.

— Да, конечно, — ответил Козеф Й., чтобы не показаться невежливым.