Матей Вишнек - Господин К. на воле

— Только так я их спасу, — говорил толстячок, загораясь и блестя глазами. — Только так, только так.

— То есть? — не сдержал наконец любопытства Козеф Й.

— Перешью, перешью, — выдохнул толстячок.

И в самом деле, радушный толстячок распарывал и перешивал целые пуды одежды. Он перешивал пальто в куртки, куртки в безрукавки, менял подкладку, отхватывал манжеты у брюк, которые были с манжетами, и пришивал манжеты к брюкам, у которых манжет не было. Менял воротнички у рубашек, карманы у курток, пуговицы у пальто. Из двух-трех курток делал один макинтош, из макинтоша выкраивал брюки. Пересаживал с места на место все, что могло быть пересажено, упрощал там, где можно было упростить, и усложнял там, где можно было усложнить.

— Я вынуждаю их жить, — объяснял он. — Так я вынуждаю их жить.

Преображенная таким манером одежда возвращалась в подвалы, чтобы через две-три недели снова оказаться в ателье, где из нее снова выделывались разные финтифанты. Ни лоскутка сукна или подкладки не пропадало при всех этих перетасовках. Каждый клочок ждал своего часа в новом обороте материи, каждая пуговица становилась незаменимой в свой черед.

— Это единственный выход, — заключил радушный толстячок, после того как великодушно разъяснил Козефу Й. смысл своей работы.

— Хорошо, но сколько же можно? — спросил Козеф Й. недели через две своих ежедневных визитов в ателье.

— До последнего вздоха! — с гордостью ответил радушный толстячок. И, взяв Козефа Й. за лацканы, перехватил его взгляд. — Это моя борьба, — с нажимом добавил он. — Это моя борьба, понимаете?

— Да-да, — поспешно ответил Козеф Й.

Он понял одно: толстячок работает с таким разбросом, что ему не очень-то под силу закончить костюм для Козефа Й. Однако Козеф Й. не обижался. Ему уже нравилось приходить в ателье, где он чувствовал себя некоторым образом в убежище. Тут его всегда встречало приятное тепло, а радушный толстячок всегда был расположен поговорить. Сплошь и рядом он находил словечко, чтобы польстить Козефу Й., а тому в глубине души это доставляло удовольствие.

— Ах, какая у вас осанка! — восклицал толстячок, когда в очередной раз снимал с него мерки.

Или, заставляя его примерить пиджак еще без рукавов или пальто еще без подкладки, толстячок не уставал обходить вокруг Козефа Й. и изумляться:

— Какой представительный мужчина!

Козеф Й., частенько заявлял он, создан для того, чтобы носить цивильное платье, потому что у него есть то, чем наделены немногие, а именно, манера.

— Без манеры, — пояснял он, — хоть вообще не одевайся. Манера — это все. Манера и только манера.

«Вот краснобай», — думал Козеф Й., но давал манипулировать собой и дальше.

Радушный толстячок явно переживал прилив бодрости всякий раз, как он, Козеф Й., соглашался на примерку перешиваемых вещей, к такому выводу постепенно пришел Козеф Й. Но еще больше поразило его другое открытие: вся перешитая одежда подходила ему на диво, то есть была перешита по его меркам. Так получилось, что за две недели он стал виртуальным обладателем внушительного ряда пальто, макинтошей, пиджаков, брюк, жилеток, рубашек и разных мелочей. Все вещи, однако, незамедлительно отправлялись на склад, посидев с минуту как влитые на Козефе Й.

Толстячок работал лихорадочно от зари до заката. И, по всей видимости, присутствие Козефа Й. его вдохновляло. Когда Козеф Й. пропустил одно утро и не явился в мастерскую, произошла маленькая трагедия. Толстячок ждал, сколько мог, а потом не выдержал и пошел на поиски Козефа Й. Он обнаружил его на кухне, где тот пытался успокоить плачущую Розетту починкой посудомоечной машины. Все детали машины были разложены на полу, и Козеф Й. как раз задумался, сумеет ли он вообще смонтировать из них целое.

Толстячок тихо подошел к Козефу Й. и положил руку ему на плечо — на большее он не осмелился.

— Вы меня забыли, — шепотом сказал он, роняя мелкие слезинки.

Дни проходили крайне быстро. Козеф Й. по-прежнему ел на кухне и спал в клетке лифта. По утрам он навещал толстячка на одежном складе, а после обеда помогал Розетте мыть посуду. Оставалось сколько-то времени, чтобы пройтись. Малые ворота он больше никогда не заставал открытыми, но и желания выйти за стены тюрьмы у него не было.

Козефу Й. казалось, что прежняя жизнь была не в пример активнее и разнообразнее. Он и сейчас жаловался не на скуку, а только на какую-то заторможенность.

Если что и выводило его из дремоты ежедневной рутины, так это открытие, изнутри, необъятных размеров тюрьмы. Еще с тех пор как он заблудился и обходил тюрьму по внешней стороне, он заподозрил, что в последние годы тюрьма чудовищно разрослась. Теперь, когда он мог без ограничений гулять абсолютно везде, он утвердился в этом своем первом впечатлении.

Как-то раз он забрел в один внутренний двор, который никак не использовался. Было ясно, что туда давно никто не заходил. Меж каменных плит пробились и вольно раскинулись дикие травы. Окружавшие внутренний двор стены были в плачевном состоянии и словно бы выставляли напоказ множество трещин, как рваные раны. Местами целые куски стен обрушились. Местами их верхняя кромка была выщерблена, как будто ее искусало чудище, налетавшее сверху. После трапезы этой бестии все сооружение осталось зубчатым, щербатым, искромсанным. С одной стороны двора виднелись руины камер — несколько этажей огромных черных альвеол, поросших мхом.

Козеф Й. пришел туда и на другой день, и на третий, и вообще повадился ходить туда. За первым заброшенным внутренним двором он открыл второй заброшенный внутренний двор, потом третий, потом еще и еще дворы, а скорее их смутные очерки, потому что они служили теперь мусорными свалками. Козефу Й. было трудно понять, сваливали туда отбросы только из тюрьмы или со всего города тоже.

Он обнаружил бассейн, который когда-то был облицован голубой фаянсовой плиткой. Кое-где она сохранилась, радуя глаз цветными пятнами на серости цемента. В бассейне осталось на донышке немного жижи, зеленой и затхлой.

Потом он нашел башню, напоминающую маяк, нашел ряд глухих подвалов, железную дорогу неизвестного назначения, какие-то склады, еще хранящие запах прелого зерна. Забрался на башню и увидел, что тюрьма переместилась во времени и пространстве, оставив позади руины четырех-пяти поселений того же типа. Козеф Й. не мог взять в толк, что за экстренные обстоятельства вынудили власти покинуть в какой-то момент все корпуса, дворы, сооружения, стены и построить, чуть поодаль, другие — в сущности, по тому же принципу. Потом бросить их тоже и снова переместить тюрьму и снова бросить ее в руинах и построить еще одну, на той же оси, чуть поодаль. И так, по крайней мере, пять-шесть раз, а с какими временными интервалами Козеф Й. не мог определить.