Матей Вишнек - Господин К. на воле

— Попался! Попался!

Козеф Й. в свою очередь взял поводок. Собака впала в полное исступление, чуть ли не в бешенство. Козеф Й. сбивался с ног и тогда скользил за ней на коленях по грязи. Старики были так взвинчены, что Козеф Й. понимал: с ними бесполезно заговаривать. Их захватывала охота на человека. Да он и сам уже не чувствовал ни усталости, ни дождя. Отдался на волю могучего животного и только помнил, что в нескольких метрах от них находится загнанное существо, которое вот-вот потеряет последние силы.

— Ату его! Ату! — орал, войдя в раж, Франц Хосс.

Рядом с тропинкой несся вниз горный поток. Вода яростно ворочала камнями и обломками веток.

«Безумие», — мелькало молнией в голове у Козефа Й.

Воздух холодел по мере того, как они приближались к вершине самого высокого холма. Дождь превратился в град.

— Хорошо еще, что не темно, — сказал Фабиус.

Козеф Й. не знал, что и думать. Его тоже кружил какой-то смерч, он хотел быть первым и чтобы добыча была его, он почти свято верил, что они делают что-то очень важное. По мере приближения к вершине, все трое впали в поразительное единодушие, уповая, что там, на вершине, найдут того, кого травят. Последнюю сотню метров они проделали чуть ли не ползком, цепляясь за траву и корни. Собака совсем обезумела и отчаянно выла, будто чуя дьявольское присутствие.

За несколько метров до вершины холма Франц Хосс крикнул Козефу Й.:

— Пусти ее! Отпусти!

Козеф Й. отпустил собаку, и она в несколько прыжков скрылась из виду.

«Сейчас будет кровь», — раздалось в мозгу у Козефа Й. Странно, как он вдруг почувствовал волю, когда его перестала дергать собака. Ладони, правда, горели, стертые в кровь поводком.

Все трое одновременно вскарабкались на вершину. Дождь стал пореже. Но от холодного воздуха перехватывало дыхание. Козеф Й. ожидал, что они найдут там окровавленного человека и собаку, вонзившую клыки ему в глотку. Франц Хосс с Фабиусом, судя по той лихорадочности, с какой они рыскали повсюду, надеялись увидеть то же самое. Однако собака исчезла. Надо было угадать, в какой стороне ее искать. Но перед ними простиралось плато без признаков жизни. Над землей, напитанной дождем, колыхались столбы пара, будто чьи-то грозные силуэты.

Они озадаченно ходили кругами, глядя по сторонам. Вдруг раздался стон — он шел от кочки, поросшей колючей травой.

«Собаки так не скулят», — подумал, вздрогнув, Козеф Й.

Охранники с багровыми от натуги лицами, мокрые насквозь, хватая ртами воздух и выпучив глаза, предвкушали награду за сегодняшний день. Все трое пошли медленным, уверенным шагом к тому месту, откуда доносился стон. Шли медленно, потому что больше не было причин торопиться, они как бы смаковали эти тягучие минуты перед победой. Козеф Й. вдруг увидел себя в их ряду — предвкушающим, возможно, то же зрелище, какое жаждали увидеть охранники. Они подошли к кочке и, раздвинув траву, посмотрели внутрь.

Собака корчилась в яме, пена шла у нее из пасти, она постанывала тихонько, по-человечьи. Время от времени судорога переворачивала ее брюхом кверху.

— Я же говорил! — крикнул Франц Хосс. — Говорил же я вам, что это — не собака!

Он сплюнул и опустился на колени. Снял вещмешок, раскрыл горловину и принялся рыться внутри.

Козеф Й. не мог отвести глаз от стонущей собаки. Фабиус как будто бы не слишком удивился, но собаку ему явно было жаль.

— Но что с ней? Что? — с волнением допытывался Козеф Й.

Франц Хосс наконец нашел, что искал: бутылку рома. Сделал глоток-другой и несколько раз глубоко перевел дух.

— Падучая болезнь, — сказал он, протягивая бутылку Козефу Й.

После того как суматоха, вызванная поисками беглеца, улеглась, кладовщик вернулся на склад к своим делам. Козеф Й. навещал его каждый день. Впрочем, это совпадало с желаниями радушного толстячка, который настоятельно просил Козефа Й. не обходить стороной его маленькое ателье.

— Хотя бы перемолвимся словечком, — добавлял он каждый раз.

Впрочем, почти каждый день у радушного толстячка находилось какое-то дело к Козефу Й. Скроить новый костюм оказалось куда как нелегко. Радушный толстячок никак не мог управиться со снятием мерок. Он вечно оставался чем-то недоволен и вечно просил Козефа Й. еще разок постоять перед зеркалом по стойке смирно, чтобы он мог еще разок снять мерки. В глазах у толстячка посверкивала садистская радость, когда он приближался к Козефу Й., вооруженный обмылком и портновской рулеткой, которую он вытягивал из круглой железной коробочки.

Он измерял ширину плеч у Козефа Й., качал головой, закрывал глаза, задумывался, что-то словно бы говорил почти неуловимым движением губ, чертил на куске материи неведомый знак. После чего открывал глаза с радостью ныряльщика, вернувшегося на поверхность.

— Порядок, — объявлял он и принимался мерить рукава.

Продолжалась та же игра. Радушный толстячок сосредоточенно снимал мерку, что-то бубнил, снова закрывал глаза, мучительно производя в уме бог знает какие математические подсчеты и выкладки, снова все записывал.

— Вот теперь порядок, — добавлял он, чтобы успокоить Козефа Й.

И продолжал снимать мерки. Талия. Длина от колена до лодыжки. От колена до бедра. Длина спины. Потом он обмерял окружность шеи, живота, грудной клетки. Делал замысловатые замеры под мышками у Козефа Й., заставляя того долгие минуты подряд стоять руки вверх. При этом он тихонько похихикивал, как будто щекотал сам себя, залезая с рулеткой под мышки к клиенту.

— Отлично, отлично, — заверял он Козефа Й.

Последний несколько раз пытался напомнить радушному толстячку, что до недавней истории с побегом речь шла только о подборе пуговиц. Толстячок прямо так и сказал: осталось только пришить пуговицы. Зачем тогда каждый день начинать все сначала? Как такое объяснить?

Толстячок не отвечал на эти вопросы, он делался непроницаем. Правда не слышал или делал вид? Когда Козеф Й. пытался поставить вопрос о сроках, повернуть проблему этой стороной, толстячок вдруг приходил в судорожное возбуждение и начинал плакаться на обилие дел, которые на него валятся.

— Вы только посмотрите, что творится, — говорил он. — Только посмотрите! — И добавлял: — Хаос! Хаос!

Ребенок, который по большей части сидел тут же, роясь в коробке с пуговицами, каждый раз вскидывал голову, как будто слово хаос пробуждало в нем особенный интерес.

— Мне надо что-нибудь для них сделать, — говорил толстячок. — Надо.

Козеф Й. не сразу понял, кого имел в виду толстячок, говоря для них. Каждый день на столах в маленьком ателье появлялись все новые груды одежды, приносимые из сырых и заплесневелых подвалов.