Алексей Поляринов - Пейзаж с падением Икара

Я долго смотрел на протянутый конверт, – и все-таки взял его.

– Вы правы – мне плевать на беременных женщин. Но это не значит, что я согласен вам помочь. Я должен все проверить.

– Ну, разумеется! Я п-п-понимаю, – он улыбнулся и снова выдохнул дым уголком рта. – Давайте сделаем так: вот м-м-м-моя карточка, когда созреете – позвон-н-ните.

Я взял визитку:

– «Дмитрий Михайлович Ликеев-Марейский». Двойная фамилия?

– Марейским меня нарекли в детском приюте. А Ликеевым я стану, если вы поможете мне доказать родство, – он прикоснулся к моему плечу. – Не спешите с ответом. У меня предчувствие, что мы сработаемся. До свиданья, Андрей Андреич.

– До свиданья, Лжедмитрий.

В моем любимом кафе (что на улице Белинского) на стене висит репродукция картины Питера Брейгеля «Пейзаж с падением Икара». Я часто прихожу сюда, просто поглазеть; заказываю зеленый чай, чтобы отшить официанта, и весь вечер разглядываю шедевр. Главная мысль картины заключена в одном слове: «равнодушие» – ведь никто из персонажей (ни рыбак, ни пастух, ни пахарь, ни даже овцы) не заметил падения Икара. Художник изобразил героя в момент столкновения с водой – только ноги и торчат. Меня всегда поражала одна деталь: ведь эти люди на картине наверняка слышали всплеск воды, но при этом никто даже не обернулся – всем плевать – каждый занят своим маленьким и только ему нужным делом.

Пока я думал об этом, за мой столик подсел Петр и вместо приветствия сказал:

– Пожалуй, сначала я должен извиниться.

– За что?

– Ну, ты знаешь, – он отвел взгляд и неопределенно махнул рукой, – тот инцидент у тебя дома. Пойми, я ведь был пьян…

– Да-да, я помню: «ВДРЕБЕЗГИ-И-И»!

– …и тогда я еще не знал, честное слово, не знал о твоем отце…

– Да брось. У тебя есть смягчающее обстоятельство: ты идиот. Так что проехали.

Он потер ладони.

– Зато сейчас меня есть новость, которая точно поднимет тебе настроение. Ты наверняка слышал, что в Германии скоро начнется неделя русского искусства. Так уж вышло, что я курирую это мероприятие с нашей стороны, и меня попросили подобрать кандидатов – ну, тех, кто лучше всего «воплощает русский характер» и подходит…

– Даже не надейся.

– … что? Я ведь еще ничего не предложил!

– А это не важно, – я смотрел в окно на проходящих мимо людей. – Чтобы ты ни предложил, мой ответ: «даже не надейся».

Петр устало вздохнул.

– Как же меня достала твоя кислая рожа. Неблагодарный. Я ж для тебя стараюсь.

– Я вроде не просил.

– И зачем ты вообще пишешь картины? Помнишь, что нам говорили в Академии живописи: искусство оживает, лишь соприкоснувшись с наблюдателем. Книга – это то, что прочитано, а не то, что написано.

– Пожалуй, Гуттенберг с тобой не согласился бы.

– Любой нормальный художник желает прославиться, чтобы его произведение было на виду. Искусство требует зрителя.

– А зритель требует хлеба и зрелищ, и что с того? Я что, теперь должен лепить голых баб из хлебного мякиша?

Мы помолчали. Петру принесли пиво, он взял кружку, хотел отпить, но вместо этого вдруг грохнул ею по столу, разлив пену, и сказал:

– Из-за тебя я проиграл пари. Теперь я должен Наде двадцать баксов. Она знала, что ты откажешься.

– Постой-ка, – сказал я. – Какая Надя? Хромая что ли? Вы все еще встречаетесь?

– Не твое дело. И не смей называть ее хромой. Она тоже хотела включить тебя в список. Но потом махнула рукой и сказала, что ты баран и поэтому все равно упрешься рогами.

– Просто она тайно любит меня.

– Не пори чушь, тебя никто не любит…

– Вот спасибо.

– …потому что ты упрям, ворчлив и нелогичен.

– Чего же ты со мной общаешься тогда? Еще и в долг даешь. И кто из нас после этого нелогичен?

Петр прищурился.

– Я общаюсь с тобой по инерции. И еще потому, что считаю тебя талантливым художником.

– Спасибо за комплимент. Но, прости, не могу сказать того же о тебе.

– Да пошел ты! Я хотя бы умею зарабатывать деньги на своем таланте…

– О чем ты? На каком таланте?

– У меня талант убеждать.

– Как-то неубедительно звучит.

– Ха, ха, ха, очень смешно … а сам-то – у тебя два таланта: живопись и жалость к себе, – и номер два пока лидирует. Сделай одолжение: хоть раз используй свой шанс, езжай в Германию. Перестань ломаться, как девчонка.

– Как девчонка? И я слышу это от человека, который ходит на педикюр!

– Так, давай потише. Я был там только один раз.

– Да-да, конечно, один раз – не педикюр.

Люди в кафе стали коситься на нас. Петр сдавленно рассмеялся, стараясь придать моей фразе статус шутки.

– Прекрати, – прошипел он. – Ты же знаешь, что это Надя меня заставляет. Ей нравится, когда у меня ухоженные ногти.

– Так у тебя же талант убеждать: убеди ее, что грязные ногти – это круто. И нет проблем!

Секунду мы зло смотрели друг на друга, потом от души рассмеялись. Хохот продолжался так долго, что официантке пришлось сделать нам замечание.

– Я тебя ненавижу, – сказал Петр, хихикая, вытирая слезы.

– Да брось! Ты ведь любишь, когда тебя унижают. Иначе ты бы не связался с Надей. Я-то знаю.

Отсмеявшись, Петр серьезно посмотрел на меня – и снова стал жевать свою распухшую нижнюю губу.

– Слушай, ну правда, ну объясни мне, почему ты не хочешь лететь в Германию? Это же отличный шанс!

– Отстань.

– А давай поспорим, – он протянул руку.

– Ой, опять ты за свое, сколько можно спорить?

– Нет, серьезно, давай сыграем в «Идентификацию». И если ты победишь, я от тебя отстану.

– Точно отстанешь?

– Клянусь калиевой селитрой.

Мы скрепили спор рукопожатием. Петр окинул взглядом посетителей кафе и сказал:

– Смотри: кроме нас двоих здесь сейчас сидят восемь мужчин, и все они, в сущности, похожи. Но я точно знаю, что один из них – матрос, и он только что вернулся из затяжного плавания. Можешь определить, кто именно? Ты вырос в семье капитана – для тебя это должно быть легко.

Я осторожно осмотрелся. Все выглядели обычно – джинсы, кофты, свитера. Сперва я растерялся, но, приглядевшись, заметил, что у одного из алкоголиков за барной стойкой лицо не бледное, а наоборот – смуглое. Плюс: на лбу виднелась четкая линия загара – след от фуражки. Я кивнул на него и объяснил свой выбор.

Петр улыбнулся.

– Как всегда читаешь лица? Что ж, здесь ты прав. Но я вычислил его не по загару. Ты видел его походку? Когда он вошел, я сразу заметил, что он слишком широко расставляет ноги, словно идет по палубе – это остаточное явление после затяжного плавания. По походке вообще многое можно сказать – у тебя, например, походка одержимого.

– Гс-с-споди, какая глупость…

– Нет, серьезно. Ты ходишь очень быстро, но при этом нетвердо держишься на ногах, часто спотыкаешься.