Ира Брилёва - Приключения вертихвостки

Дэвик был неприятно удивлен заявлением своей почти подруги жизни. Он выглядел совершенно опустошенным, и я даже заметила влагу в его глазах. Губы его кривились, как у обиженного ребенка.

— Как она такое может говорить? — удивлялся он. — Ведь ей не придется потратить ни копейки. Я хотел просто сделать приятное вам обеим.

Я накормила его ужином и утешила, как смогла. Назавтра все повторилось.

Так продолжалось дня четыре. И Дэвик наконец сдался. К этому моменту он был уже сильно на взводе от бесконечных препирательств с Ядвигой, да и подготовка к путешествию совсем его измотала.

— И на хрена мне такой отдых, от которого я устал, еще туда не добравшись? А все это ее нытье — там дорого, сям неэкономно! Тьфу, зараза! Скажи, где их учат, этих немок, чтобы они были такими занудами?

— Не немок, а австриячек, — ненавязчиво поправила я его, незаметно улыбаясь.

— Какая разница! — взорвался наконец Дэвик. И это был первый звоночек, возвестивший мне, что дни Ядвиги сочтены. Знаменитая австрийско-немецкая рачительность стала в глазах Дэвика расчетливостью и отсутствием чувств. Чувства же для его народа были одним из столпов существования. Так говорила Дэвику его мама, а слова мамы не подлежали никакой девальвации. Подозрения в недостаточности чувств Дэвик перенести уже не мог.

Он каким-то чудесным образом наконец утряс все вопросы с поездкой, но ехидность и язвительность Ядвиги, которую он мне в лицах и красках передавал каждый вечер, чуть не плача от непонимания и обиды, сделали свое дело. Мы отправились в Италию вдвоем! Ядвига в самый последний момент, что называется, «хлопнула дверью», и наотрез отказалась ехать с нами.

Я не хотела расстраивать Дэвика своими соображениями о том, что причиной такого поведения неведомой мне Ядвиги могли быть совсем не знаменитая немецкая рачительность, а кое-что совсем другое.

Бедолага Дэвик! Его неопытность в любовных отношениях сыграла с ним злую шутку. Он не знал, что ревность часто совершает с женщинами такие странные трансформации, что даже ангела может превратить в сварливого малоприятного тролля. Ну кому же это, скажите на милость, понравится, когда твой, уже почти что нареченный, вдруг объявляет, что в долгожданную предсвадебную поездку он берет еще какую-то женщину?

Неискушенный в любовных интригах Дэвик попался на эту житейскую удочку и проиграл свой первый любовный тур. Я могла бы ему все это объяснить, но, по своим собственным соображениям, была нема как рыба, терпеливо выслушивая все его жалобы.

Я нисколько об этом не сожалела. Нет, во мне не было по этому поводу ни капли злорадства, собственнических инстинктов или чего-то подобного. Одна только чистая забота о благе моего друга. Ну зачем, спрашивается, ему немка? Или австриячка — это нам без разницы! Дэвик явно нуждался в заботливой пухленькой румяной няньке. А такие экземпляры водятся у нас где-нибудь в Рязани или в Твери. На худой конец, в Воронеже. Но никак не в изнеженной изящной Вене.

Мы отбыли в Италию рано утром, и пока мы ехали в замечательном, стерильно чистом европейском экспрессе, я ни на минуточку не могла оторваться от пейзажа за окном.

Италия поразила меня своей красотой. Она была полной противоположностью Австрии. Палаццо, нависшие над грязноватыми водами каналов, непонятные запахи и звуки. Причем запахи, которые иногда улавливал мой чуткий нос, совершенно не напоминали тот знаменитый на весь мир итальянский парфюм, который я так любила. А еще этот сверхскоростной итальянский говор, эмоциональное, до самозабвения, размахивание руками, головой и другими частями тела, которые любой разговор превращали в захватывающий спектакль одного зрителя, то есть меня, и целой кучи актеров, то есть итальянцев. Все было необычно, непривычно и как-то чересчур слишком даже для такого любителя экзотики, как я. Но все вместе создавало хор, поселившийся здесь целые века назад. И нельзя было отделить один голос этого хора от другого. Порознь они сразу блекли, становились вылинявшими и стертыми, как линялые шелковые обои на стенах палаццо, когда вы, налюбовавшись им снаружи, вдруг решите зайти внутрь: мебель, слегка тронутая грибком и плесенью, покрытые рыжеватой патиной канделябры, помнящие, наверное, самого герцога Медичи и его кровавую мамашу.

Стойкий запах сырости исходил от многовековых волн, омывающих старинные набережные Венеции и прислонившиеся к ним здания. И все вокруг было пропитано этим запахом. Но, если этого не замечать, то «ла белла Италия» представала перед вами во всей красе. Одни фонтаны Рима чего стоили!

Все достопримечательности Италии не мешали Дэвику оставаться самим собой. Он поначалу перезванивался с Ядвигой, наверное, надеясь, что ошибся, и все обстоит не так плохо, как кажется.

Человеку свойственно хранить надежду до последнего. Это хорошее свойство. Оно не дает нам отчаяться и заставляет бороться. За любовь, за дружбу и еще черт знает за что. Но Ядвига, по-видимому, снедаемая ревностью и обидой, подозревая, что ее бросают, вела себя уже совсем по-свински. Она кидала трубку во время разговора. Говорила Дэвику всякие колкости. И категорически не хотела идти на мировую. Дэвик наконец сдался.

— Я расстался с Ядвигой. Мне надоели ее упреки и скандалы. Я думал, небольшая разлука пойдет нам на пользу. Ничего подобного, — Дэвик искренне недоумевал, что случилось с его Бабой Ягой. — Все стало еще хуже. А еще она такая меркантильная. Даже жадноватая!

Что-о-о? И это говорит мне такой человек, как Дэвик. О меркантильности и жадноватости? Интересно, что она ему там наговорила? Таких эпитетов в сторону Ядвиги я от Дэвика никак не ожидала. Раньше он называл это бережливостью и правильным отношением к бюджету семьи.

Он сам был прижимистым малым. Но в случае Дэвика это были просто искренняя, бесконечно нежная любовь к деньгам и рачительность. Это, конечно, немного другое, чем жадность и меркантильность.

Видимо, Ядвига в своей слепой ревности все же перегнула палку. Да и бог с ней. Когда она почти совсем исчезла с нашего с Дэвиком горизонта, я легко вздохнула и подумала, что мне, любимой, лучше всего удастся найти для Дэвика настоящую, стопроцентную подругу жизни. «Кажется, я опять взяла на себя какие-то обязательства, — отметила я про себя. Но было уже поздно что-либо менять. — В конце концов, это моя святая обязанность. Дэвик же просто пропадет без меня. Во всем, кроме денег и юриспруденции, он такой непрактичный, — с теплотой глядя на его толстенькую упитанную круглую фигурку, вышагивающую чуть впереди меня, подумала я. — И потом, я ему многим обязана».

Теперь мне было смешно, когда Дэвик изливал на мою бедную голову очередную порцию своих жалоб на «жадненькую Ядвигу», но я прятала свою улыбку, чтобы случайно не обидеть моего друга.