Ира Брилёва - Приключения вертихвостки

И потом, мое стремительное перемещение в Вену было абсолютно сознательным — мне не хотелось лишний раз «светить» перед «мадам» своих людей — её потенциальная кровожадность была непредсказуема и могла касаться любого, кто был со мной рядом. А то, что Олег свой, я уже давно решила. Но самое главное, это то, что у меня были планы на него после моего вступления в наследство. Поэтому я поступила именно так, как поступила. Да и Вован по-прежнему сидел на моей шее. До лучших времен. А Олег лучше всего подходил на роль его няньки.

Чем ближе становилась дата отъезда из Вены, тем сильнее я начинала нервничать. Я так привыкла к спокойной размеренной жизни в Европе, что теперь, просыпаясь ночью, долго не могла заснуть. Меня слегка потряхивало от ощущения неизвестной опасности. Я вдруг почему-то снова вспомнила окровавленного, ползающего по полу моей спальни, Дэвика. «Чтоб ты была здорова! — мысленно выругалась я в адрес Эмиковой мамашки. — Сколько из-за тебя неприятностей». Но мне пора уже было подумать и о том, чем я займусь, «после того как». «А что, собственно, изменится? — подумала я. — Деньги у меня и сейчас есть. Обращаться я с ними умею. Все будет хорошо».

Но я, к сожалению, не учитывала тогда одну простую вещь. Есть просто деньги. А есть громадные деньги. И этот второй вариант требует колоссального напряжения сил душевных, а иногда даже физических. И беспрекословной ответственности. Иначе эта махина может смести тебя с лица земли. Просто потому, что это слишком большие деньги. Я этого тогда просто еще не знала. Меня ждала Москва. И неизвестность.

Спускаясь с трапа самолета, я вертела головой по сторонам, и мне везде мерещились киллеры, бандиты в масках и полумасках и всякая прочая дребедень. Детективы запихнули меня в лимузин с бронированными стеклами, и мы помчались в неведомом мне направлении. Я соскучилась по Москве. И первая глупость, которую я совершила — это выяснилось позднее — это был звонок бабе Маше. А еще говорят, что люди не наступают дважды на одни и те же грабли! Еще как наступают!

Моя дорогая мисс Марпл страшно обрадовалась. Но, не проговорив со мной и одной минуты, она вдруг всполошилась. И задала совершенно здравый вопрос:

— Послушай, а зачем ты мне сегодня звонишь? Ведь наверняка еще не стоило бы приоткрывать свое местонахождение нашим «супостатам».

Ее вопрос был абсолютно резонен, но какая-то дикая блоха беспечности укусила меня в одно место.

— Да брось ты, баб Маш, наплевать мне теперь на всех врагов. Через пару дней я буду богаче иранского падишаха.

Я врала, что мне наплевать. Серенький комочек страха закатился мне в горло прямо во время моей бесшабашной тирады.

— Ну, смотри, как бы чего не вышло. Я бы на твоем месте пока остереглась. Телефоны эти — сатанинское отродье. Любой дурак по ним вычислит, где ты и что ты. — Бабуся, пообщавшись с моим окружением, выказывала недюжинные познания в современном научно-техническом прогрессе! — Ладно, давай, отключайся от греха подальше.

Но замедленный механизм моего страха уже был запущен, словно будильник, привязанный к противотанковой мине.

Трясясь по ухабам примерно час, мы наконец приехали в какую-то богом забытую деревеньку, и я выползла из лимузина совершенно разбитая. Озираясь по сторонам, я короткими перебежками прокралась в приготовленное для меня жилище — баба Маша не на шутку заразила меня своими страхами, и ко мне вернулся настоящий мандраж, от которого я уже почти избавилась за последние несколько недель.

Деревенский дом, назначенный быть моей крепостью, моим временным пристанищем перед обеспеченной и беспечной жизнью, имел мало общего с венским особняком, но жить здесь было можно. Аж целых два дня. Потому что послезавтра мне надлежало явиться в Москву для вступления в наследство.

Ночь прошла относительно спокойно. Если не считать кошмаров, душивших меня, от которых я просыпалась каждые полчаса в холодном липком поту. Я уже не рада была, что позвонила бабе Маше, и кляла себя, на чем свет стоит. «Нашла себе приключений на задницу. А вдруг она права», — вновь и вновь прокручивала я в голове свои страхи.

Наконец, не выдержав этой свистопляски, я встала, зажгла свет и пошла в душ. Я долго стояла под струями воды, то ледяными, то горячими. И наконец мои истрепанные нервы обрели некое подобие спокойствия. Глупости, что контрастный душ бодрит. После него дико хочется спать. Особенно посреди ночи.

Я провалилась в сон так, словно бы за мной закрыли тяжелую дверь в абсолютно темной комнате.

Когда я проснулась, на дворе уже было далеко за полдень. Но торопиться мне сегодня было некуда.

Плотно позавтракав свежими куриными яйцами и теплым коровьим молоком — пищей, которую я в обычной жизни тщательно избегала по причине ее жутчайшей калорийности, я обрела вполне сносное расположение духа и решила немного погулять. Я вышла за некое подобие забора, который в этой местности обозначали два параллельно уложенных кривоватых дрына, закрепленных на таких же кривых, вкопанных в землю, неотесанных деревянных столбах. Я пошла вдоль по деревенской улице, внимательно разглядывая все, что попадалось мне на глаза. А попадалось мне много чего интересного. Например, мальчишка, который, как на картинах 19-го века, гнал вдоль деревянной изгороди небольшую стайку бело-серых гусей. Для их дрессировки он, как и сто лет назад, использовал нехитрое приспособление, именуемое в народе «хворостиной». Пацан помахивал хворостиной над головами птиц, направляя траекторию их движения, а гуси с громким гоготом бежали вперед к лугу, полному зеленой травы.

На дворе стоял август. Во всей своей красе. Шмели гудели вокруг моей головы, деловито летя куда-то вдаль. Наверное, они, так же как и пацан, были жутко заняты. Работой.

Деревенские мужики, которые попадались на моем пути тоже, словно мураши сновали туда-сюда по своим, ведомым только им, делам. И только я никуда не спешила. Сегодня у меня был выходной. После многих месяцев бешеной гонки, тревог и волнений, я сегодня прямо с самого утра была весела и спокойна. Как не была уже очень давно. Я шла по деревенской улице, наслаждаясь солнцем, приятным ветерком, обдувавшим мое лицо, и думала о том, как же все-таки хороша эта жизнь. Так я добрела до высокого берега реки. С этого, обрывающегося вниз осыпающейся кручей, косогора открывался роскошный вид на даль и простор, который в учебниках именуется ширью земли российской. Я присела на край обрыва и залюбовалась открывшимся передо мной видом. И впрямь ширь земли! До самого горизонта тянулись холмы, покрытые зеленью, а среди них блестела и извивалась река со странным названием Выя. Из курса истории среднего мира или еще откуда-то я знала, что на древнерусском наречии «выя» — это шея. Речка ничем не напоминала шею, разве что, очень длинную. Длиннее, чем у жирафа. Я сидела на высоком берегу, размышляя о причудливости фантазий древнего человека, давшего такое странное название обыкновенной реке.