Иван Сажин - Полигон

— Разрешите составить вам компанию?

Высокий, плечистый, Алексей был тогда в шерстяном спортивном костюме, светло-розовой шапочке с кистью. Аня приняла его за спортсмена: он так уверенно держался на коньках, с такой легкостью мчался по сверкающему на солнце льду.

— Боюсь, это не доставит вам удовольствия. Как видите, я плохо катаюсь. — Аня говорила правду. Если бежала прямо, то еще ничего. Но лишь только пыталась повернуть, ее начинало безнадежно заносить и она нередко падала.

— Катаетесь вы вполне сносно, — весело заметил он. — У вас просто не наточены коньки. Давайте вашу руку.

Почувствовав опору, она пошла уверенней и даже на поворотах не теряла равновесия, точнее — напарник ловко и надежно подстраховывал ее… Так они начали встречаться. Сначала на катке и как бы случайно. А то, что он вызвался наточить ей коньки, так это было обычной любезностью молодого человека.

Вскоре Алексей и Аня обнаружили, что очень даже понимают друг друга. И не только на льду. Тем более, что по случаю весны каток закрыли. Им обоим было близко то, что они видели в театре, кино, картинной галерее. И в судьбах их оказалось много общего. Он вырос сиротой. Она не помнила отца, который в октябре сорок первого ушел в московское ополчение и погиб в бою.

Ей хотелось узнать о нем все-все, до малой подробности, и она не уставала слушать его. Когда же сама рассказывала о себе, то встречала такое внимание и сочувствие, которое располагает к откровению. Они жили друг для друга, и настала пора определить свои отношения, тем более, что Алексей заканчивал академию, получил назначение и скоро должен был выехать к месту службы.

— Знаешь, Аннушка, — трудно начал он во время очередной встречи. — Мне бы хотелось, чтобы наши отношения не затягивались тиной обывательщины. Сегодня двум любящим можно и не связывать себя браком, совместным имуществом. Наши чувства настолько выше всего этого, что мы сможем пренебречь условностями. Итак, да здравствует союз двух влюбленных! — неуверенно улыбнулся он, ожидая ее решения.

Аня ждала этого разговора и побаивалась, что Алексей поведет речь о скорой и неотложной свадьбе. Ведь она еще не окончила институт, а мать еще не расплатилась с долгами, в которые вошла, выдавая замуж старшую дочь Елену. К тому же не хотелось уезжать из Москвы, пугала самостоятельная жизнь…

И предложенное решение показалось ей великолепным. Она ведь тогда была лишена житейской предусмотрительности, не умела загадывать на будущее. И была романтична, хотя по женской своей интуиции знала, что в молодости проповедуют всякое, а жизнь потом берет свое.

— А знаешь, Алеша, ты здорово придумал! — ответила она тогда.

Это его ободрило и он продолжал: — Я вот почему пришел к такой мысли. Мне, человеку поенному, всю жизнь придется быть на колесах, А в армии закон: куда тебя посылают, не отказывайся. Офицерская профессия тем и отличается от прочих, что ты не можешь располагать собой, тебя могут вызвать в любую минуту и направить в самые неожиданные места. Девушка во всем согласилась с ним, хотя в душе была убеждена, что со временем все переменится к лучшему. Она тогда еще не знала, что Алексей Загоров непреклонен в своих решениях, — он был из числа тех людей, которые упорно следуют собственным принципам.

Закончив академию и проведя с Аней прощальный вечер, он убыл служить по направлению. Каждую неделю слал своей возлюбленной пространные письма, дышавшие нежностью и обожанием. Она отвечала ему тем же.

На следующий год Аня закончила институт. Теперь уже сама жизнь заставляла думать, куда поехать. Алексей не настаивал, чтобы она брала направление в места, поближе к нему, однако в последнем письме сделал приписку: быть с ней вместе для него — величайшее счастье. И она приехала, поскольку счастливой могла быть только рядом с ним. Ее охотно приняли закройщицей в местном ателье. Загоров уступил ей свою холостяцкую квартиру, а сам перешел жить в офицерскую гостиницу.

Пьянящими от избытка радости были их встречи. Но встречи эти вели в неведомое. И после каждой из них у Ани оставалось чувство неопределенности, вызывающее смутную тревогу. Не сомневаясь, что Загорочек, как она его ласково называла, нежно любит ее, все-таки не могла подавить в себе эту неудовлетворенность.

Старшая сестра в своих письмах интересовалась судьбой младшенькой, — спрашивала, когда же позовет на свадьбу. Аня в шутку отвечала ей: свадьбой у них пока и не пахнет, отношения у них, можно сказать, школьные. А однажды получила такой ответ от Елены: «Слушай, глупенькая, не верю я в ваш безбрачный бред, да и не вижу в том проку. Есть вещи, понять и оценить которые можно только находясь замужем. А если вы до сих пор встречаетесь по-школьному, то тут следует одно из двух: или ты не женщина, или Алексей твой не мужчина. А может, кто-то из вас двоих с приветом? Тогда это трудный случай…»

До того забавным показался высказанный взгляд на их отношения, что девушка расхохоталась. И на другой день, когда пришел Алексей, на нее вдруг напал неудержимый смех. Ну словно бес в нее вселился! Едва пересилив себя, едва взглянув на оторопевшего майора, она снова начала смеяться. Естественно, он обиделся. Непонимающе глядел на нее и требовал объяснения. Не над ним ли потешается она до слез?.. Кое-как успокоившись, сна вынуждена была все рассказать, а в подтверждение своих слов достала письмо.

Прочитав, он с минуту ошеломленно смотрел на нее. По его щекам разлился стыдливый румянец, в нем заговорило его мужское самолюбие. Ведь и Аня, судя по всему, разделяет взгляды своей сестры! Иначе на стала бы сообщать, в каких они отношениях…

— Да, Елена права, — начал он и замолчал. И было видно, что он теряет самообладание. Глаза его вспыхнули.

— Алешенька, это глупость! — молвила девушка, в на лице разгорался румянец, какая-то нервная дрожь сводила ей скулы.

— Нет, не глупость… Я знаю, Аннушка, ты лучшая из женщин. И ты сегодня узнаешь, можно ли назвать меня мужчиной.

Смеясь, она вырвалась из объятий, стала уклоняться от его ласковых призывных рук и все же покорилась неизбежному…

Придя домой, Аня надела фартучек, помыла огурцы и помидоры, сложила их горкой в эмалированную миску. Вот сейчас очистит лук и примется за салат.

Кухня у нее крохотная, не больше четырех метров, как все кухни в таких домах. Здесь с трудом поместились буфет, накрытый клеенкой стол для разделки продуктов — он же обеденный. Рядом с плитой прижался баллон сжиженного газа.

Взялась было за нож, но тут позвонили. «Неужели Алексей!» — испугалась она. Глянув на часы, успокоилась: еще нет и пяти. Пришла соседка по квартире Люба Сулима в розовом домашнем халате и в мягких, с кроличьей опушкой комнатных туфлях, прижимая под высокой грудью что-то недавно купленное. На лице ее, красивом, с легким румянцем, застыла улыбка.