Яков Шехтер - Любовь и СМЕРШ (сборник)

Войти в дом он не решился и постучал к Геде. Она открыла дверь, засмеялась, затормошила, потащила в дом. И как же уютно было снова сидеть на высоком сундуке, правда, ноги теперь не свисали, а плотно стояли на полу. Геда была одна, мать уехала на хутор к брату, а муж в море. Муж; он и не знал, что уже есть муж. Как не знал, она же писала, приглашала на свадьбу. Ах, приглашала, да он не получал, значит, опять виновата почта. Разве можно полагаться на почту; а кто счастливец? Янис? Тот самый, сын ведьмака? Ну какого там ведьмака, болтают люди ерунду, а ты повторяешь.

Спать легли поздно, она в своей комнате, Мишка в горенке матери. Сердце стучало как отбойный молоток. Больше всего на свете ему хотелось встать и отворить дверь, но стыд останавливал, связывая ноги ватными веревками страха. До десяти, досчитаю до десяти и пойду. Он досчитал до ста, потом еще раз до ста, потом до тысячи, а потом встал и легко, словно и не было этих часов мучительных колебаний, встал и подошел к ее комнате. Дверь отворилась легко и без скрипа, словно только что смазанная обильной порцией масла. Стараясь не шуметь, он осторожно переступил высокий порог. Геда не спала.

— Ты что, ты что! Янис узнает, убьет меня и тебя!

Дверь ровно и осторожно встала на свое место.

Утром отец приехал за ним из Риги на мотоцикле.

— Мы решили подавать документы на выезд. Из института все равно исключат, незачем даром валандаться.

Геда позвонила через полгода. Разрешение уже было получено, и хмель будущей свободы вовсю бродил в Мишкиных жилах. Все остающееся по эту стороны границы представлялась мелким и несущественным.

— Мне надо с тобой поговорить. Давай встретимся.

— Давай.

Она расползлась и обабилась, буквально на глазах превращаясь в заурядную толстую латышку.

«Как быстро меняются женщины — подумал Мишка. — Как моментально уходят свежесть, молодость и красота».

Разговаривать на улице было неудобно, и он повел ее в «Пут вейн» — уютное кафе в старом городе. Мишкины друзья его называли «Гей ватершасс», и официантом подрабатывал там Гидон, все еще не потерявший надежды поступить в «театральный».

— Что будем есть, — он учтиво раскрыл меню перед дамой.

— Что нибудь полегче, можно рыбу.

— Жена рыбака, — понимающе усмехнулся Мишка.

— Да нет, просто мяса не хочется.

— Есть потрясающее горячее, — зачастил Гидон, — натуральное офигение в ставриде.

— Неси офигение, — милостиво согласился Мишка.

Высокие спинки стульев скрывали сидящих за столиком от посторонних взглядов. Собственно, этим, особой атмосферой интима и славился «Гей ватершасс». После первого бокала аперитива Мишку слегка развезло, и он принялся разворачивать перед Гедой перспективы жизни под южным солнцем. Она слушала, вежливо кивая, и время от времени задавала осторожные вопросы. К рыбе Геда не прикоснулась — вдруг расхотела есть; Мишка уписал и ее порцию, выпил два поллитровых бокала пива, и только к концу вечера вспомнил о цели встречи.

— Так о чем ты хотела поговорить?

— Да так, глупости, — Геда улыбнулась. — Мне надо кое-какие покупки сделать, думала узнать адреса магазинов, да пока ждала тебя, купила справочник и отыскала сама.

На том и порешили. Гидон принес счет, Мишка, слегка рисуясь, эффектным жестом извлек новенькое, купленное уже для отъезда портмоне, вытащил денежку и онемел. Пятерки, на которую он рассчитывал, не было. Балда, а чем ты расплачивался на почте, балда! К счастью, есть мелочь. Он высыпал монетки на стол, быстро пересчитал. Не хватало шестидесяти копеек. Геда, улыбаясь, смотрела на его манипуляции.

— Возьми, вот рубль.

— Ни за что!

Он порыскал в карманах, достал два завалившихся пятака и присоединил к общей горке.

— Ладно, одолжи полтинник. Но только с возвратом, я обязательно отдам.

— Конечно, что за разговор!

Мишка проводил ее на последний автобус в Сигулду и поспешил домой. Его ждали великие дела. Больше они не виделись.

Гидон приехал в Израиль через три года. Его попытки сделаться актером закончились полным провалом. Он обвинял в этом антисемитов, засевших на всех уровнях театральных инстанций. Впрочем, антисемитов, как оказалось, хватает и в Израиле. После нескольких месяцев обивания порогов в студиях Тель-Авива и Хайфы, Гидон оставил мечты, выучился на шофера и сел за баранку. Но не о том речь, актерские способности Гидона Мишка всегда оценивал как весьма посредственные. Главное — он рассказал ему о Геде.

Геда родила девочку, рыжую, как солнце. Праздновали всем кварталом, гуляли допоздна. Янис обильно разливал гостям самогон, не забывал прикладываться сам. Утром соседка пошла набрать воды и заметила в глубине колодца что-то белое. Приглядевшись, она завопила от ужаса. Над поверхностью воды торчали икры ног.

Яниса нашли дома. Он сидел на кровати, покрытой кровавыми пятнами, и раскачивался, словно в гипнотическом трансе. Не сопротивляясь, сам вдел руки в наручники.

Это преступление так и осталось загадкой. Обычные, объяснимые мотивы в деле отсутствовали. Янис на допросах молчал, а вернувшись в камеру, непрерывно раскачивался, словно колдуя или молясь.

Тем не менее медицинская экспертиза признала его вменяемым, и суд приговорил Яниса к высшей мере. Прошение о помиловании он подавать не стал, и спустя несколько месяцев приговор привели в исполнение.

Колонна, наконец, сдвинулась с места и, сочась проклятиями водителей, протащилась метров сто.

«На следующий зеленый проскочу», — обрадовался Мишка.

Кто-то постучал в боковое стекло.

«Опять этот нищий!»

Оборванный, в полинявшей на солнце, когда-то черной, а сейчас грязно-рыжей кипе, он постоянно толокся перед перекрестком, собирая медную дань с мягкосердечных водителей. Мишка никогда не подавал ему ни гроша.

— Работать иди, задрыга, — в сердцах шептал он, закрывая окно перед протянутой рукой. — Ишь, пристроился, богорадничать. Здоровый, как бык, а…

С идиомами русского языка нищий был знаком весьма поверхностно, поэтому разобраться в сложных структурах, сопровождающих подъем стекла, скорее всего не мог. Впрочем, сам жест был достаточно красноречив. Скорбно потрясывая банкой из-под колы, нищий брел к соседнему автомобилю.

Но сегодня он обнаглел. Не обращая внимания на сурово насупленные Мишкины брови, нищий настойчиво стучал по стеклу.

— Ну что, что ты хочешь!?

— Подвези меня в Рамле.

От такой наглости Мишка чуть не поперхнулся.

— Мне в Петах-Тикву, это в другую сторону.

— Все равно, подвези. Для твоей же пользы.

— Много ты знаешь о моей пользе. Гуляй, гуляй, а если сильно торопишься — попроси этого, — Мишка язвительно ткнул пальцем в потолок машины. — Пусть Он тебя подвозит.