Дженнифер Кауфман - Любовница Фрейда

Минна встала, выпила стакан воды, но во рту по-прежнему было сухо. Ее пробрал озноб, а потом неожиданно нахлынули жар и раздражение. Как может что-то настолько важное и умиротворяющее, как сон, быть сущей пыткой?

Она читала о женщинах, открыто отказавшихся от ограничений викторианской морали, о женщинах, которые говорили об удовольствии и эросе, женщинах, которые сегодня скрываются за пылающими щеками и головной болью. Но кто добровольно взойдет на костер, чтобы накормить эту ненасытную тварь?

И все-таки, если бы ей пришлось на суде под присягой отвечать за свое преступление, она призналась бы, что не без сожаления покинула Зигмунда, лишив всякой надежды. Но у нее нет и не было выбора.

Утром пришло письмо от сестер Кассель, предлагавших ей возможное место компаньонки в их доме в зависимости от того, насколько обоюдным будет удовлетворение и согласие.

Минна распрощалась с матерью, и у нее вдруг тоскливо заныло в груди. Обе они не слишком-то были склонны к проявлению чувств, и Минна знала, что мать с радостью вернется к своей одинокой жизни. Это была непоколебимая и стойкая женщина, ее постигли горькие утраты, и она помнила все обиды, когда-либо нанесенные ей соседями, родственниками или друзьями, и даже собственными дочерьми. И почему-то она всегда прощала Марту, но Минну не прощала никогда.

Пребывание дома напомнило Минне, как в юности она избрала для себя иную жизнь, но, кажется, у нее не получалось жить так, как она это представляла. Куда бы она ни шла, ее преследовал вопрос: а что же дальше? Вечная неустроенность, когда ничего не получаешь навсегда. Отъезд из материнского дома должен был бы означать, что где-нибудь в другом месте она станет счастливее. Однако в реальности она жила в услужении и самоограничении. Жизнь, которая кому-то покажется изысканной, а для нее — одно разочарование. Нищета в окружении богатства.

Дом Касселей принадлежал родовитому франкфуртскому семейству, и сестры Белла и Луиза — две старые девы — были последними отростками этого старинного древа. Они обитали в изысканном неоклассическом особняке в районе Саксенхаузен. В доме было три этажа, четыре зала, восемь спален и четыре ванные комнаты. Это было красивое белое сооружение с прямоугольными филенчатыми окнами, искусно отделанными декоративными карнизами. В целом здание впечатляло простотой, пропорциональностью и равновесием — философией, которую сестры отвергли давным-давно, окружив себя роскошной безвкусицей.

Минне отвели комнату на верхнем этаже, с видом на живую изгородь и некое подобие сада позади дома. Как только доставили багаж, ее вызвали в одну из общих комнат. Минна оказалась посреди захламленного дамского гнезда, уставленного разнообразными предметами изысканной меблировки.

Комната была старая, богатая и холодная. Стены ошеломляли рубиново-алым, окна были задрапированы фестончатыми шторами с бахромой, ниспадающими поверх громоздких боковых панелей. Ей никогда не доводилось видеть столько безделушек в одной комнате: фотографии, акварели, статуэтки, книги, вазы, два турецких шлема, служившие в качестве цветочных горшков, золоченые зеркала в стиле рококо и великое множество статуэток из нефрита и розового кварца. Вдобавок произведения искусства являлись грубыми имитациями мастеров прошлого, какие в изобилии водятся в ломбардах.

Подобный декор не такая уж и редкость, подумала Минна. Вот и ее предыдущая хозяйка — баронесса — тоже пала жертвой маниакального собирательства. Вообще, с точки зрения Минны, многие люди с большим достатком заблуждаются, воображая, будто бездумное и беспечное смешение стилей — и есть почтение к благородному прошлому.

Обе сестры возлежали среди вороха подушек на ореховом диване. Старшая, Луиза, была ростом около четырех футов десяти дюймов, с восковым строгим лицом и нервным тиком. Она положила холодную вялую ладонь в руку Минны, щурясь на нее близоруко и неодобрительно.

— Садитесь, фройляйн, — произнесла Луиза, указав на кресло в углу.

Минна неохотно сняла пальто, но набросила его на плечи, присев за приставной итальянский столик эпохи Возрождения. Коленки у нее ходили ходуном от холода. «Неужели эти женщины не доверяют отоплению?» — думала она. Луиза изучала Минну поверх очков, читая ей лекцию о ее обязанностях и правилах поведения (она постоянно говорила «мы», имея в виду себя и сестру), и уведомила ее о том, что ни при каких условиях они не потерпят в своем доме медиумов, коммунистов, вегетарианцев или вульгарных венецианцев. И — вот еще — да! Прислуге категорически воспрещается употреблять алкогольные напитки. Проверка осуществляется путем ежедневных инспекций.

Младшая, Белла, напудренная и нарумяненная в три слоя, унаследовала такой же заостренный нос и крутой подбородок, что и у старшей сестры, но была рыхлой и раскормленной. Минна заметила, что младшенькая имеет обыкновение повторять за старшенькой все, что бы та ни сказала, словно это только что пришло ей в голову, или же, наоборот, заканчивает за ней предложения. Белла предоставила сестре вести первое собеседование, а сама не отрывала взгляда от рукоделия. Спицы мелькали крест-накрест, клацали и клацали, вверх и вниз, петля и накид… Слава богу, в какой-то момент она прекратила инфернальное щелканье и вступила в разговор:

— По воскресеньям в обед мы принимаем гостей.

— Почтенных вельмож и банкиров.

— Никогда нельзя общаться с людьми более низкого круга.

— Мы не выносим карьеристов и женщин, занимающихся сбором пожертвований.

— Они бывают такими прилипчивыми.

— Через день мы играем в карты.

— И еще мы обе поем и играем на фортепиано.

— Тоже через день.

— В пятницу у нас салонные игры.

— Обычно с нашим самым преданным и гениальным другом Жюльеном.

— Cher, trop cher Julian [23] Милый, милейший Жюльен ( фр.). .

Прослушав эти глупые речи, Минна так и не поняла, в чем, собственно, заключаются ее обязанности. Однако ей было велено возвращаться к себе, а утром приступать к работе. Минна решила, что ее наняли, предварительно заглянув в список рекомендаций, какие она им прислала, упомянув среди прочих и фамилию баронессы. К счастью, сестры не пожелали просмотреть само рекомендательное письмо баронессы, которого, конечно, не было и в помине.

Минна поднялась по лестнице в свою комнату, сняла серый дорожный костюм и надела халат. Она чувствовала себя опростившейся и совершенно некрасивой. Бросив взгляд на свое отражение в зеркале, заметила, что волосы у нее тускло-бурые, а кожа бледная и безжизненная. Будто она нарочно добивалась собственного исчезновения, чтобы создать другую Минну в ином мире — высоконравственном, правильном мире, где люди верят в честь, самопожертвование и верность.