Дженнифер Кауфман - Любовница Фрейда

Она легла, но ее снова ждала беспокойная ночь. Даже в этом доме-крепости Минна слышала шелест листвы, обрываемой напористым ветром. Вдалеке громыхала гроза, и Минну не отпускала знакомая саднящая боль меланхолии. Очередной чужой дом, очередной свод правил и извращенных запретов. В этой работе не было ничего, за что следовало держаться, но Минна надеялась, что уныние со временем пройдет. Все-таки ей удалось сбежать из материнского дома и найти место, где можно переждать и осмыслить, как жить дальше.

Еще один порыв ветра обрушился на крышу. Минна молилась, чтобы ее сознание оставалось в покое до утра. Она больше никогда его не увидит.

Вскоре Минна погрузилась в беспокойные сновидения. Покинутая всеми, она была заперта в пустом доме, и ни одна живая душа не заметила ее исчезновения. Минна проснулась в пять утра от пробирающего до костей холода, снаружи по-прежнему завывал ветер, и теперь она страдала от того, что ухитрилась предать единственного человека, который заботился о ней. Минна села и отбросила прочь эти горестные мысли. Проще жаловаться на физические недомогания, а у нее ломило спину и раскалывалась голова. Одевшись, Минна спустилась в кухню, чтобы приготовить чаю, и остановилась у огромной закопченной плиты, еще не растопленной. Она поплотнее запахнула шаль, спрашивая себя, нет ли на сей счет каких-либо правил, однако холод стоял такой, что это было уже неважно. Она затопила плиту до прихода судомойки и села греться, дожидаясь дальнейших инструкций новых хозяек. Шли часы, Минна оглядела все шкафы и буфеты, забитые блюдами, тарелками, блюдцами и бокалами всех форм и размеров. С потолка свисали медные кастрюли и котелки, ниши ломились от специй, наполнявших воздух экзотическими ароматами Индии, Китая и других заморских стран. Эти дамы, похоже, не прочь поразвлечься. Но кто, скажите на милость, добровольно пришел бы сюда?

Минна сидела и до одиннадцати часов ждала, задремывая и просыпаясь, пока сестры вызовут ее. Потом встала и вышла в гостиную, где увидела сестер на диване, готовящихся пойти наверх и вздремнуть. Минна сообразила, что сон — основное времяпрепровождение сестер и источник их постоянных жалоб. Днем все разговоры вертелись вокруг того, как мало им удалось поспать прошлой ночью, сколько часов им не хватило и когда они собираются разойтись по спальням. Минну проинструктировали, как выдавать таблетки, медицинские рецепты и пепсин, и она получила представление о том, сколько настойки из аптечки будет в самый раз для удовлетворительного ночного сна.

Сестры обсуждали сон с утра до глубокой ночи и вечно страдали от «заторможенности», которую они считали последствием недосыпания, как, собственно, и свое нежелание выходить из дому. Целый день Луиза бормотала что-то. Обычно она похрапывала на софе в гостиной. Белла присоединялась к ней, вязание валилось ей на колени комом заскорузлой пряжи.

Оказалось, что в обязанностях Минны нет ничего необычного — будить сестер утром и быть на побегушках после полудня, пока они изволят отдыхать. Белла и Луиза никогда и никуда не ходили вместе с ней, боясь переутомиться. Минне это было на руку, потому что иногда ей удавалось ненадолго ускользнуть из дому и выпить кружечку-другую пива в местном трактире.

В пятницу, исполнив все поручения, Минна вернулась домой, и Луиза уведомила ее, что с утренней почтой для нее прибыло письмо. Служанка отнесла его наверх, в ее комнату. Едва взглянув на конверт, Минна поняла, что письмо не от Фрейда.

Вена, 22 февраля 1896 года.

Милая моя Минна!

Не могу передать, как я расстроилась, узнав, что на прошлой неделе ты покинула матушку и нашла работу во Франкфурте. Вчера я получила открытку с твоим новым адресом и должна тебе сказать, что напрасно ты не уведомила меня о своих планах, тем более что и дети, и я очень по тебе скучаем, а ведь мы так надеялись, что через месяц ты вернешься.

Софи особенно огорчилась, узнав, что ты не приедешь домой. Она опять взялась за старое по ночам и часто из-за этого плачет. Зигмунд полагает, что ты решила отправиться на заработки, потому что, наверное, считаешь себя обузой для семьи. Но я уверяю тебя, что это не так.

Мы с тобой не должны разлучаться. Пожалуйста, подумай еще раз хорошенько, и если уж ты не можешь иначе, сделай так, чтобы твое пребывание во Франкфурте не затянулось надолго. Дорогая моя сестричка, мне остается только умолять тебя и надеяться, что ты передумаешь, к нашей радости.

Мне показалось, что мама повлияла на тебя, и по ее совету ты согласилась занять должность у сестер Кассель. Если дело в этом, я могу напомнить тебе о том, что всегда говорил Зигмунд: маме безразлично наше счастье. Хотя он, конечно, иногда бывает слишком суров к ней, но ты сама это прекрасно знаешь.

Кстати, нынче утром, выйдя от цветочницы, я столкнулась с Эдвардом. Он возвращался после приема в больнице. Эдвард любезно проводил меня немного, мы перекинулись словечком. Представляешь, английские скаковые нынешним летом появятся на ипподроме в Дрездене! Еще он рассказал, что только что вернулся из Флоренции и с тех пор просто бредит прекрасными фресками галереи Уффицы. Эдвард справлялся о тебе, и я сообщила, что ты получила место. Он, кажется, был ошарашен и спросил: «Почему именно Франкфурт?» А я сказала: «Я не могу дать ответ на этот вопрос».

Но до чего же он все-таки красив! Какие изысканные манеры! Эдвард спросил у меня адрес твоих хозяев, надеясь, что ты не сочтешь его поступок дерзким, и он не слишком переоценивает твой энтузиазм. Я сказала, что ты обрадуешься весточке, и, уверена, письмо не заставит себя долго ждать.

Что еще? У Анны режутся зубки, Мартин и Эрнст подхватили тонзиллит, Эдна хворает, если ей верить, конечно. Господи, дай мне сил! Зигмунд, как всегда, отсиживается в кабинете, но вчера вечером ненадолго приходил поиграть с детьми в их любимую игру «Сто путешествий по Европе». Он передает тебе привет.

Прилагаю письмо, которое написала София. Она каждый день о тебе спрашивает. Лелею надежду, что ты передумаешь и скоро вернешься к нам.

Твоя любящая сестра

Марта.

Минну захлестнули чувства, так трогательно-невинно Марта просила ее вернуться домой. Ей удалось пережить минувшую неделю и укрепиться во мнении не повторять своих прегрешений и держаться от Зигмунда подальше. Но где-то очень глубоко горело в ней неугасающее страстное желание снова увидеть его. Но не бывать этому. Опять накатил жгучий вопрос, словно приливная волна. Как могла она сделать такое своей сестре? Кажется, седьмая заповедь уже повсюду безнаказанно нарушается. Ведь только и слышишь, как такой-то и такая-то завели роман. Однако особые обстоятельства Минны били этот национальный феномен, словно козырь туза. Да, кровь — не водица.