Виктор Ремизов - Воля вольная

Студент поднялся следом. Вспомнил про конфеты.

— А где мои невесты?

— У бабушки. — Лена доставала из холодильника и ставила на стол еду.

Мужики вышли в холодный коридор. На окне стояла пепельница с зажигалкой и сигаретами. Ледяхов прикурил.

— Знаешь, что меня больше всего царапает? — заглянул к нему в глаза Студент. Рукой себе в грудь вцепился. — Знаешь?

Ледяхов, затягиваясь, смотрел молча. Хотел сказать — тебя, мол, все царапает, — но не стал.

— А то, что это никому не надо! Завтра со мной такое случится, или с тобой — погундят, и тишина! Каждый в свою нору! Они не сегодня-завтра, с твоего вертолета, хлопнут Кобяка…

— Ну ладно…

— Не, ну ты всегда такой спокойный! — Студент скривился и отвернулся в окно. — Есть такой базар, чтоб живым его не брать! Я тебе говорю! Ты сам подумай — человек дуром попёр против начальства! Что делать? Наказывать! А как, если он в бегах? Вот ты на вертаке над ним висишь, что ментам делать?

— Кончай, Шур, договорятся. И Кобяк, может, одыбает и сам, придет…

— Не придет. Тут уже шухеру-то сколько. И «перехват» объявили, и в области знают все. Ему реальный срок светит, не отвертится.

— Ну, знаешь, Кобяку надо было вовремя башкой думать.

— Да не виноват он. Тихий сам рассказал…

— Тебе?

— Ну, какая разница, — я точно знаю! Если б я там был, еще хуже все вышло… А уазик он нечаянно зацепил, он его объехать хотел.

Студент замолчал, глядя на Николая. Потом спокойнее уже продолжил:

— Ладно, если тебе не с руки, есть еще варианты. Я… ну, короче, нормально все. Я всю ночь сегодня думал. Каждый сам за себя в поселке, вот что. И вся страна так же. Поэтому мы в такой жопе. Ты понимаешь, что мы все тут в крайне унизительном положении? Выборы — смех один, что хотят, то и делают. Бизнес заведи — они тут же начинают тобой руководить! С икрой — менты на оброк посадили! — У Студента пятна пошли по лицу, брызги изо рта летели. — Двести лет назад крестьян на оброк сажали? А?! Один в один! И все платят! Получается, мы крепостные у государства! Или у ментов!

— Идите есть, — выглянула в дверь Лена. Из кухни пахнуло вкусным воздухом.

Студент зашел следом за Ледяховым, постоял в задумчивости у порога и потянулся к вешалке.

— Пойду я, вы давайте сами!

— Куда ты, Шура? — Николай уже сел на свое место.

— Не, не могу я жрать, не лезет в меня. Ты представь — ночь сейчас, да? Тихий сейчас водку закусывает у своей молодухи, а Кобяков из тайги в тайгу, девчонок не обняв, в чем мать родила ушел… Пойду, вы ешьте.

— Давай поешь!

— Не, пойду, правда дела есть. Давайте. — И закрыл дверь.

К Слесаренке поехал. Тот «Буран» чинил. Набок его завалил и что-то подваривал снизу. Андрей Слесаренко отличался тем, что не умел отказывать.

— Здорово, Андрюха, — ощерился Студент, втискиваясь в придавленную чем-то изнутри дверь сарая.

Здесь было светлее, чем днем — лампочка-двухсотка наяривала. Андрей, не оборачиваясь, махнул рукой, доварил, обстучал молотком, варежкой сварщицкой ширкнул по малиново остывающему шву и легко опустил снегоход на «четыре ноги». Распрямился. У Студента все друзья были ему под стать, Андрей был еще здоровее.

— Здорово, Шура. — улыбаясь, протянул Андрей большую длиннопалую ладонь. Если бы не размеры, она выглядела бы как женская. Достал сигареты из кармана.

В молодости Слесаренко был неплохим боксером, куча медалей и кубков пылились в спальне на стенке и на шкафу. Он до сих пор с ребятишками занимался. Клуб у них был. Нос Слесаренки был чуть плоский, чуть на бок свернут, со шрамами. Челюсть тяжелая… И добрючие, чуть виноватые, что он такой большой, глаза. От Андрюхи всегда какой-то свежестью жизни веяло.

— Что, правда, что ли, в обезьянник сажали? — Студент глянул, где сесть, и, не найдя ничего, сел на сиденье «Бурана».

— Да смех один, прапор меня заводит, слушай, в клетку, а на замок не запирает. Прикрыл так и извиняется. «Извини, — говорит, — Андрюха». Тут этот Гнидюк залетает и на прапора: «Вы почему с заключенным шепчетесь?! Вы что, гомосексуалист?» Ты понял? Он что — придурок?!

— Долго сидел?

— Минут двадцать, потом Иванчука привезли. Сидим с ним, курим, фигня полная. Я говорю, пойдем отсюда, а Иванчук — не, говорит, я хочу Ваське Семихватскому в глаза посмотреть! Пусть он придет на работу, а тут мы сидим за свои же бабки! Но тут Тихий приехал, выпустил.

— Икру отдали?

— Васька привез тем же вечером…

— И что говорит?

— Да ничего, — все, мол, нормально.

— И куда ты ее дел?

— Куда денешь? В погреб обратно спустил…

— А если опять придут?

— Не пущу! С ордером если, то… — Он сморщился и почесал затылок.

— Андрюш, а тебе не кажется, что они оборзели вконец?!

Андрей с интересом посмотрел на Студента.

— Соберемся человек пять-семь, — вполголоса заговорил Студент, — посадим под замок и вызовем из Москвы службу внутренней безопасности. В газеты сообщим. Вон наши журналюги-писатели пусть напишут для центральных газет.

— Погоди-погоди… в клетку их запихать — это нехитро. А зачем?

— А чтобы в следующем году можно было легально рыбу ловить! — Студент выразительно выпучил глаза. — Легально коптить ее, солить, продавать. Ты же этим живешь? Этим! И все время под статьей ходишь! Под немаленькой! Да, может, этих двадцати процентов, которые мы ментам платим, ну пусть тридцати процентов… может, их хватит, чтобы официально, законно все было. Платишь государству за лицензию — и лови, копти. Что, плохо?

— Да неплохо… только ментов-то зачем вязать?

— А ты думаешь, они сами скажут — эх, что-то у нас не так? Надо что-то тут по-другому… Не хотим больше вас крышевать! Васька Семихватский так скажет, который, не стесняясь, пьяный орал, что в каждом контейнере поселка должна быть его икринка!

— Ну хорошо, приедут из Москвы, здрасьте, это вы наших ребят тут прижали? А откуда у вас икры две тонны? А рыбки копченой целый сарай? Это что — бунт браконьерский? Шура, нас в первом раунде уделают! Прокурор тут же нарисуется! Ты, давай, что-нибудь поумнее придумай. Кобяк вон уже выступил…

— Да как ты не понимаешь, там же, — он ткнул пальцем вверх, — снизу доверху все прихвачено. Менты, прокуратура, власти — все повязаны и всякую мелочь, вроде Кобяка они и сами задавят! Тут нужен большой шухер, чтобы вся страна узнала, тогда что-то, может, поменяют. Ты понимаешь, что у нас всё так. Весь Дальний Восток… да что там Дальний Восток, все так живут. И все молчат!

— Да не все, — ухмыльнулся Андрей, — вон в Уссурийске партизаны…

— А-а-а, — отмахнулся Студент, — пацаны, блин… Ментов мочить взялись… Несерьезно все.

— Как несерьезно? Менты их мудохали почем зря, они и ответили…

Андрей сел на чурбак, достал другую сигарету. Прикурил неторопливо, поглядывая на Студента.