Юрий Герт - Ночь предопределений

Взглянув на полки, Феликс виновато вздохнул, предчувствуя интонацию, с которой будут повторены его слова о единственном в мире городе, и приготовился выразить надежду на то, что им повезет в другом месте. Но Рита с неожиданным великодушием улыбнулась ему, тронула за локоть и первой двинулась к выходу.

— Что надо? — раздалось им вслед.

Феликс обернулся. Продавщица стояла за прилавком распрямясь и смотрела на него — не то сердито, не то почтительно, он не понял по ее невыразительному, плоскому лицу.

— Что надо? — повторила она. — Почему уходите? — И, не дожидаясь ответа: — Кофе надо? — В руке у нее, как у циркового иллюзиониста, возникла банка растворимого кофе. Бразильского, с серебряными буквами по черному полю. — Ваши берут. — Она поставила баночку на прилавок. — Курица — надо? — и рядом появилась банка побольше: «Куриное мясо в желе». — Горох — надо? — На прилавке очутилась третья банка, стеклянная, с медной крышечкой.

Все это произошло так внезапно, что Феликс бы не удивился, если б все три банки, стоящие рядком, так же внезапно исчезли. Но они не исчезали.

— Вот прелесть-то! — всплеснула руками Рита. Но восторг в ее голосе тоже мешался с недоверием. Не теряя времени, она подскочила к прилавку и с хозяйственным азартом принялась укладывать банки в сетку. — Может быть, у вас найдется еще?.. — спросила она у продавщицы.

Та, не мигая, прямо, смотрела на Феликса, не слыша ее вопроса, так же, впрочем, как и благодарных слов, которые бормотал обескураженный Феликс.

— Вы спросите, нет ли у нее еще?.. — сказала Рита, обращаясь к нему, как если бы между ним и женщиной за прилавком шел непонятный для нее разговор, в который она не могла или не имела права вмешаться.

Перед ними появилось еще несколько банок.

— Алма, — сказала старуха, и еще что-то, но он разобрал только это слово — «алма».

— Яблоки, — сказала женщина. — Яблоки надо?.. Туда идите, — она махнула рукой на окно и куда-то в сторону, — тут близко. Там яблоки привезли.

Черт знает, что такое, — поморщился Феликс.

Девочка наблюдала за ним, блестя черными глазами и улыбаясь исподтишка, одними кончиками губ, — его растерянный вид не мог, должно быть, не вызвать улыбки… Он попросил карамели, в дополнение к уже сложенным в сетку покупкам, и протянул ей кулек. Но она, словно чего-то испугавшись, спрятала руки за спину, еле-еле удалось заставить ее взять несколько конфеток.

— Рахмет, — сказала старуха.

— Спасибо, — повторила девочка по-русски.

— Подвесьте меня за ноги на первом карагаче, если я что-нибудь понимаю, — сказал Феликс, когда они вышли. Рубашка на нем была совершенно мокрая, хоть выжимай. В одной руке он держал нагруженную банками сетку, другой, расстегнув несколько пуговок на груди, потряхивал на ходу ворот, чтобы отлепить рубашку от тела и пропустить внутрь хоть немного воздуха. Рита, смеясь, почти бежала за ним, увязая в песке. Но через несколько шагов она опомнилась:

— Куда же мы?..

— В гостиницу! — прорычал он.

— А яблоки?..

— Ваш Гронский как-нибудь обойдется и без яблок!

— Ну что вы! — сказала она. — Ведь яблоки здесь такая редкость, наверное! Я же чувствую…

— А что вы еще чувствуете?.. Что брать продукты из-под прилавка — великий грех, это вы чувствуете?..

— Не знаю, — виновато сказала она. — Я чувствую, что вас тут очень уважают…

Он остановился. Внезапная догадка, объяснение всему, мелькнула у него в голове, он отогнал ее, как слишком невероятную… И однако… Ему стало смешно.

Он увидел над городком как бы добела раскаленную, пылающую гору — и на ее фоне растерянное, словно вдруг съежившееся лицо, со взмокшим лбом и потекшими тенями. Он подумал о так удачно начавшемся утре, об Айгуль, ожидающей его в музее с воспоминаниями Яна Станевича…

— Дайте платок, — сердито сказал он.

Рита послушно раскрыла сумочку, щелкнув застежкой.

Он тут же, посреди улицы, вытер с ее лица грим. Она не противилась, и пока он это делал, намотав на палец кончик платка, стояла перед ним — не двигаясь, чтобы ему было удобно.

И правда, совсем еще девчонка, — смягчился он и, закончив, отдал платок.

— Вы меня ненавидите, — сказала она. — У вас ведь свои дела, а вы вместо этого…

— Вы очень правильно все чувствуете. Где он, этот ваш магазин с яблоками?..

— Не надо!..

— Нет уж, теперь поздно… Кстати, вы сами чему-то научились у своего Гронского? Каким-нибудь приемам, технике гипноза?..

— Что вы! Пока я просто ему помогаю, а сама почти ничего не умею… Вы придете вечером посмотреть, как мы работаем?

— Обязательно.

В магазине — он был недалеко — повторилось то же самое: полки с консервированной капустой и свеклой, бутылки с постным маслом и уксусной эссенцией, неизменный портвейн — и неожиданно взявшиеся откуда-то яблоки, наполнившие сетку до краев, раздувшие и округлившие ее бока…

— Вот видите, — произнесла Рита с уверенностью, когда они снова оказались на улице, — я ведь говорю: вас тут очень уважают…

— Сейчас мы проверим это еще раз, — сказал Феликс, вспомнив о промтоварном магазинчике, который находился по пути в гостиницу.

Пока они, поддавшись неминуемому соблазну, рассматривали блиставшие на полках металлом и полировкой радиоприемники и магнитофоны новейших марок, и сочных расцветок болоньевые куртки с японскими иероглифами на вшитых изнутри шелковистых язычках, и всякую заманчивую для глаза мелочь, молоденькая продавщица, при их появлении не то читавшая, не то дремавшая над книгой за прилавком, поднялась, юркнула куда-то, раздвинув плюшевую занавеску, и вновь оказалась за прилавком, теперь уже не одна, а вдвоем, с женщиной постарше, и обе они о чем-то тихонько шушукались в уголке… Феликс как бы дожидался, втайне от себя, этого момента.

— Теперь спросите у них помаду, какая вам нужна…

Пока Рита объяснялась с обеими, он пытался угадать, когда и где видел эту молоденькую продавщицу с бойкими сметливыми глазами и редкими для казашки веснушками на белой, бледной коже щек.

На несколько секунд они скрылись — и перед Ритой на прилавке возникла картонная коробка с разнообразными патрончиками губной помады.

Картонка казалась наполненной солнечными зайчиками. Их отсветы вспыхнули на ее засиявшем лице. Пряча два патрончика в сумочку, она бросила на Феликса восторженный взгляд, привстала на носки, потянулась и чмокнула его в губы.

Продавщицы смеялись, отводя глаза. Он вспомнил, наконец, что одну из них — ту, с веснушками, — видел вчера в Доме культуры…

Гарри Гудини странствовал с бродячим цирком, работал в труппе канатоходцев, потом выступал с фокусами в дешевых кабачках. Номер «освобождение из оков» за два года сделал его международной знаменитостью.