Йоханнес Зиммель - Любовь — последний мост

— Невероятно, — произносит Клод.

— Что «невероятно», дорогая?

— То, что нам дано пережить. Напиши об этом кто-то, его упрекнули бы в том, что все это он выдумывает, что это исключительно плод его фантазии. А ведь это правда, истинная правда! — она смеется. — Этот Сати был удивительно изобретательным, полным новых идей человеком. Мне так полюбилась его музыка, что я решила побольше узнать о нем самом. Его музыка вдохновляла дадаистов и сюрреалистов задолго до того, как этих художников стали называть дадаистами и сюрреалистами. Его опусы называются престранно, один из них он даже посвятил своей собаке. Но есть кое-что позанимательнее, дорогой: он всю жизнь дружил с художниками и работал с ними вместе. Пикассо создавал декорации к его балетам, а Магритт, да, Магритт, был в числе его ближайших друзей! Разве это не удивительно?

— Да… особенно для нас с тобой… — сказал он.

— Магритт часто упрашивал свою жену Жоржетту, добрейшую и тишайшую женщину, сыграть ему на рояле что-нибудь из Сати, особенно его фортепьянные вещи, такие, как мы сейчас слышим. Магритт написал портрет своего друга.

— Да что ты?

— Я покажу его тебе в альбоме. У Сержа много литературы о Магритте. Я так и вижу этот портрет перед собой: типичный Магритт. Сати в виде бюста восседает на столе, как на троне, на макушке у него большая птица, а под столом лежит огромных размеров яйцо… Просто в голове не укладывается. Все это как в кино, когда ты смотришь фильм, от которого испытываешь сильные чувства, и ты счастлив…

Голос ее становился все тише. И вот она уснула, и на ее лице было появилась улыбка. Когда музыка с диска отзвучала, Филипп зашел в фотоателье и выбрал другую запись Сати. Заглянув ненадолго в гостиную, он исчез на кухне.

Через пятнадцать минут он вернулся с большим подносом в руках. Проснувшаяся Клод спросила его, улыбаясь:

— А что это у тебя?

— Скампи [79] Scampi (um.) — крупные креветки. — Прим. пер. с острой подливкой и китайским рисом.

— Обалдеть… Мой милый свихнулся!

— Я попросил бы мадам сесть чуть повыше. Я положу ей подушку на колени, а сверху поставлю поднос. Тогда мадам сможет перекусить, сидя на диване. Это, заметьте, блюдо собственного изготовления!

— Да ведь ты даже яйца вкрутую сварить не можешь!

— Это ты так думаешь. Ничего, я тебе еще не то приготовлю, тогда узнаешь! — Он с любопытством наблюдал, как она не спеша ест. — Вкусно хотя бы?

— Во рту тает! Признавайся, откуда это у тебя?

— Принес из кухни.

— Филипп!

— А что, правда! Там я все и приготовил.

— Откуда у тебя все эти продукты? — она с наслаждением жевала. — Какой изысканный, утонченный вкус! Ну, откуда же?

— Есть один такой магазин, он называется «Леотар»…

— Ты покупаешь продукты в «Леотаре»?

— Да, поскольку это самый лучший магазин деликатесов в Женеве. Ты уж меня извини, но об этом в первый же день становится известно каждому, кто приехал в Женеву больше, чем на день! Я там кое-что покупаю, а потом мне доставляют это на дом…

— Мечта, да и только! Я съела все до последнего зернышка.

— Завтра ты еще не то получишь.

— Скажи, что?..

— Никогда! Но ты будешь в восторге.

Сняв с подушки поднос, он сел рядом с ней. Она погладила его руки и сказала:

— «Филипп, или Счастье без конца и края».

Он постучал по дереву.

— Смотри, не сглазь!

Клод продолжала гладить руки Филиппа, слушая «Ноктюрн» Сати, а потом «Сарабанду для одной собаки».

Той ночью Клод спала спокойно и крепко. Они проснулись, сжимая друг друга в объятиях, и долго любили друг друга в прохладе раннего утра.

Последние дни августа выдались ветреными и дождливыми. После отдыха, а иногда Клод удавалось часок поспать, Филипп подавал ужин: помидоры с моцареллой и базиликом; вареные яйца с черной икрой; филе белой рыбы, запеченное в картофеле, кише лоррен с зеленью. Одни легкие закуски и блюда, которые Клод было удобно есть, сидя на диване. За обедом она выпивала бокал вина.

Иногда по вечерам, обычно после ужина в ресторане, заглядывал Серж, чтобы поболтать с ними, выпить стаканчик-другой и послушать музыку. Потом Клод сидела со своими мужчинами перед камином, над которым висел портрет маленькой девочки с большими серьезными глазами. И если она говорила, что ей хочется спать, Серж сразу прощался.

3 сентября, когда над озером сгустились тучи, и ветер сделался резким и порывистым, Филипп рассказал Клод о своем плане:

— После открытия выставки мы во что бы то ни стало должны хотя бы на несколько дней поехать отдохнуть — и не куда-нибудь, а в Рокетт-сюр-Сиань! — он даже вздрогнул от неожиданности, произнеся впервые после столь долгого перерыва это слово. — Это деревушка примерно в получасе езды на машине от Канн… у меня есть там дом… то есть Кэт, моя покойная жена, — я тебе о ней рассказывал — получила этот дом вместе с участком в подарок от своего дядюшки… Впервые мы побывали в унаследованном нами имении летом 1973 года. Места там сказочные! Участок очень большой, ограда сложена из старых серых камней, крыша дома — из красной черепицы, а сам дом построен в чисто провансальском стиле. Стены его сплошь поросли фиолетовыми бугенвилиями… На холме за большим полем — оно все в ромашках! растет высокий кипарис, и оттуда открывается вид на три точки в море: на Порт-Канто, новую гавань Канн, на маленькие острова Сент-Онорат и Сент-Маргерит и на Напульскую бухту. Ты себе представить не можешь, до чего там хорошо и до чего спокойно! Давай поедем в Рокетт-сюр-Сиань все трое, с Сержем! Вы прекрасно отдохнете. Мы полетим на самолете. Отсюда прямо в Ниццу, а там возьмем напрокат машину…

— Когда ты был там в последний раз?

— В 1975 году. А потом Кэт умерла после родов. С тех пор я там не был.

— Целых двадцать два года?

— Да. Это уйма времени, да. Я тогда нанял одну супружескую пару, чтобы они присматривали за домом. Иногда я с ними перезваниваюсь: там все в полнейшем порядке. И нас встретят, когда мы скажем. Вот увидишь, вам там понравится! А уж мне, который вернется туда после стольких лет, да еще с тобой…

Зазвонил телефон на столике.

Он взял трубку и назвал свое имя. Лицо его потемнело.

В трубке звучал голос Дональда Ратофа:

— Слава богу, что ты хотя бы догадался оставить в «Бо Риваже» этот номер телефона! Тебе необходимо немедленно быть в Дюссельдорфе! Завтра утром в семь двадцать есть рейс «Люфтганзы». Билет для тебя уже заказан. Я жду тебя у аэропорта.

— Что-нибудь сверхсрочное?

— Не по телефону.

Связь прервалась.

Филипп положил трубку, левое веко его задергалось.

Клод вскочила с места.

— Опять что-нибудь случилось?

— Да, — сказал он. — Мне нужно лететь в Дюссельдорф.

Яркая молния осветила комнату. И сразу раздались раскаты грома.