Аркадий Шугаев - Щепотка перца в манной каше

— С Серегиной матерью я развелся тридцать лет назад, но видишь, как судьба распорядилась — через столько лет мы с сыном опять вместе, — радостно болтал Толик. — А сейчас у меня жена — его ровесница. В рот потрясающе берет!

При этих словах Сергуня покраснел и смущенно улыбнулся, но Толик ничего не заметил.

— Почему, интересно, водка в морозильнике остается жидкой, а вода не только превращается в лед, но еще и бутылку разрывает, — вслух размышлял младший Гофман.

— Сергуня, ты же водила! Антифриз — знаешь, что это такое? Температура замерзания у спирта намного ниже, чем у воды, поэтому водка в морозилке и не превращается в лед, — объяснил Борька. — А чего это тебя вдруг интересует?

Оказывается, отец и сын Гофманы выжрали вчера спрятанную в морозилке бутылку водки, а чтобы им не попало от жен, налили в пустую бутылку воды, закрыли ее и положили на место. Она, естественно, лопнула, и их обман обнаружился. Жены физику знали немного лучше и сразу догадались о подлоге.

Незаметно, за разговорами мы добрались до места. Насадкой для пеламиды были выбраны моллюски, которые образовали на прибрежных камнях обширные колонии. Они жили в пирамидальных, одностворчатых раковинах и плотно прилипали к камням, оторвать их можно было только с помощью ножа, просунув лезвие под край раковины. Мы быстро наковыряли достаточное количество моллюсков и наживили крючки. Спиннингами, оснащенными безынерционными катушками, мы закинули снасти далеко в море. Борькины «авторитетные люди» оказались дезинформаторами — ни одна пеламида не попалась нам на крючок, зато хорошо клевали бычки разных видов и цветов — почти черные, попадались коричневые, некоторые были с причудливыми выростами.

Толик, у которого не было спиннинга, сидел в машине, слушал музыку и пил водку. Мы стояли на обросших водорослями и моллюсками камнях и ловили. Все были заняты своим делом. Но Толику вскоре надоело сидеть в машине, и он решил искупаться. Он появился на берегу в семейных трусах с больничным штампом (жена его раньше работала медсестрой), сделал несколько гимнастических упражнений и погрузил свое тело в воды Средиземного моря. Толик плавал, радостно фыркал и отплевывался соленой водой, иногда он переворачивался на спину и тогда над водой, как пузырь, появлялся его круглый живот любителя пива.

То ли у него свело ногу, то ли водка оказала свое пагубное действие, но Анатолий вдруг начал тонуть.

— Помогите, — негромко умолял он и пытался уцепиться за скользкие камни, на которых стояла наша компания.

Камни возвышались над водой довольно высоко и протянуть Толику руку помощи мы с Борькой не могли, а Сергуня и не пытался.

— Сергуня, папа тонет, — кричали мы с Костенко.

— Отстаньте, у меня клюет, — раздраженно отмахивался Сергуня.

Каким-то чудом Толику удалось уцепиться побелевшими пальцами за неровности камня. Он уже не тонул, но доплыть до берега был не в состоянии, а взобраться на каменную гряду не было никакой возможности.

— Серега, дотащи меня до берега, — просил отец сына.

— А чего ты пьяный купаться полез? Сам теперь и доплывай, — отвечал Сергуня и закидывал рыболовную снасть в море.

— Сережа, я ведь твой папа, — Толик пытался пристыдить сына.

— Алименты надо было платить вовремя, папа, — жестко отвечал мстительный Сергуня отцу, слабеющими пальцами держащемуся за жизнь.

— Сереженька, а помнишь, я тебе трехколесный велосипед купил? — заискивающе спрашивал Толик.

— Папа, это не деловой разговор, — хладнокровно говорил Сергуня, снимая с крючка пойманную рыбу. — Двести шекелей дашь?

— Сто, и ни копейки больше, — торговался тонущий.

— Какие сто? Тебя тащить полкилометра до берега! — младший Гофман не соглашался на эту цену.

— Серега, я тебя прокляну!

— А мне твои проклятия по барабану! — глумился сын над теряющим последние силы отцом.

В конце концов они договорились на сто пятьдесят шекелей, и Сергуня, спрыгнув в воду, доставил беспомощного папу на пологий берег.

Мы с Борькой еще около часа вытаскивали из моря бычков, а когда вернулись к машине, обнаружили двух пьяных Гофманов. Они мирно спали, обнявшись на заднем сиденье.

С огромной радостью я обнаружил в почтовом ящике повестку в армию. Это было избавление от заводского рабства больше чем на месяц. В повестке был адрес военной базы, куда я должен был прибыть. База и на этот раз располагалась на оккупированных территориях, рядом с Иерихоном. Добираться туда я должен был самостоятельно.

Между Иерусалимом и Иерихоном курсировал бронированный автобус. Многослойные стекла, толщиной около десяти сантиметров, укрепленный стальной корпус, решетка на лобовом стекле делали из автобуса неприступную, пуленепробиваемую крепость на колесах. Пассажирами были в основном вооруженные военнослужащие и небольшое количество гражданских поселенцев — колонистов, проживающих на опасных территориях. Ехать в бронированном автобусе не очень приятно, он напоминает передвижную братскую могилу. Тяжелое транспортное средство с трудом поднимало в горы свое массивное тело, напрягая до предела сотни лошадей, спрятанных в форсированном двигателе. Делать мне было нечего, и я стал рассматривать пассажиров.

Почти все солдаты были обуты в облегченные рыжие ботинки, это говорило об их принадлежности к боевым подразделениям израильской армии. Все военные, как на подбор, оказались небольшого роста. Именно такие сухие, поджарые, низкорослые солдаты и делают войну. Они, благодаря своим габаритам, удобно размещаются в танках и бронетранспортерах, легко переносят длительные переходы, физически сильны и выносливы. А атлетически сложенные двухметровые статные красавцы годятся разве что для парадов, почетных караулов и других показательных акций, для выполнения конкретных боевых задач эти модельного вида молодцы не подходят. Девчонки-солдатки, едущие в автобусе, тоже небольшого роста, с крепкими задницами, большими стоячими сиськами, сексуальные. Гражданские пассажиры, в основном верующие евреи, были в черных сюртуках, черных широкополых шляпах, все до единого в очках и с бородами, у некоторых за уши заправлены длинные спиральные пейсы.

Автобус въехал в ворота укрепленного лагеря и сделал остановку. Это военная база, где мне предстояло провести ближайший месяц. Занят я буду восемь часов в сутки (две четырехчасовые смены на вышке), в остальное время я волен был делать все что угодно — смотреть телевизор, лежа на кровати и покуривая, бродить по военной базе, читать книжки, общаться с солдатами. После заводского кошмара мне показалось, что я попал прямо в рай! Наконец-то можно будет выспаться, отдохнуть душой и телом.