Евгений Москвин - Лишние мысли

На губах фотографа, наконец, проявляется запоздалая улыбка — ранее удержанная; которая не проявится на фотографии.

«Тень в объективе… мое отражение… оно чуть дрогнуло — когда я улыбнулся? Может быть, чуть прояснилось или наоборот — чуть померкло? Или дрогнул фрагмент небесной глади позади — как водная поверхность, когда к ней прикасаешься подушечкой пальца… и появляются маленькие расходящиеся кружки… они быстро затухают, но продолжаешь вглядываться в воду, как я сейчас вглядываюсь в этот небесный фрагмент… вглядываешься и, кажется, долго еще улавливаешь круги на воде, — не зрением, уже нет, но каким-то странным шестым чувством. Круги затухают, разглаживаются в бесконечность, но, значит… и остаются навсегда? Только их все сложнее уловить — в конце концов, и шестое чувство перестает их обнаруживать…

Дрогнущая небесная гладь — от моей улыбки… нет, конечно, все это только фантазия…»

На небе ни единого облака. Это другое небо — не то, которое в двух кварталах отсюда. И теперь даже ветер постепенно стихает.

Фотограф взбегает по ступеням — к дверям фотосалона.

«Пожалуй, побыстрее проявлю снимок — все равно сегодня, скорее всего, еще не будет ни одного посетителя… ха…»

Он отворяет дверь.

«Пройдет какое-то время, возможно, даже совсем небольшое, и съемка в режиме ожидания перестанет удивлять — техника развивается так быстро! В журнале фототехники едва ли не каждый номер какая-нибудь новинка», — продолжает размышлять фотограф, окидывая взглядом помещение фотосалона………………………… Его настолько удовлетворяет обстановка, что он не выдерживает — поднимает фотоаппарат и делает еще один снимок…

Вспышка …………………………………………………………………………………

Минуло сорок лет. Зеленая занавесь, скрывающая дверь в проявочную обветшала, обрюзгла, стала мешковатой; продолговатые листья и тройные завитки на занавеси утратили сочность и, напротив, резче очертились на краях, однако это нездоровые очертания старости — цвет сильно выгорел на краях рисунков, — особенно выгорели очертания листьев — до воспаленной рыжины; внутри же цвет побелел — как на засвеченной фотографии.

Эту занавесь словно опалила фотовспышка — сверкнув еще сорок лет назад, она рассредоточилась по времени, утратив интенсивность и засветив и остарив занавесь уже не внезапно, но в течение сорока лет… но что же тогда такое — эта вспышка? Само время…

В черном нарисованном силуэте фотографа на двери, с туловищем, походящим на каплю (под туловищем «изменились» часы работы — вместо трафаретной цифры «о» наклеена теперь бумажная единица, выведенная красными чернилами, и выглядит некрасиво, почти вульгарно, и бумага уже пожелтела; этот неровный квадратик вырезан из клеточной тетради), резче обозначились неровности прессованного дерева, особенно в районе грудной клетки, — они словно продавили нарисованное тело изнутри и походят на жировые складки…

Теперь фотограф работает с одиннадцати, не с десяти…

График работы он «подправил» пять лет назад.

Округлый подбородок силуэта и чуть приоткрытый толстогубый рот теперь уже не кажутся неестественными как раньше, отнюдь; они отлично гармонируют с обозначившимися «жировыми складками», довершая впечатление обрюзглости…

…рисунка.

Невольно возникает мысль: неужели изначальная неумелость (а скорее всего, сорок лет назад человек, изобразивший на двери этот силуэт, особенно и не задумывался о законах гармонии, не старался соблюсти их; попросту малевал) явилась предвестником старости, которой проникнут теперь силуэт, старости ненормальной, тоже «рисуночной», которую добавило время.

Эта неумелость — как червоточина?

Определившая постепенное будущее…

Между тем, черный цвет силуэта нисколько не ослабел и не стерся, не выцвел — в отличие от занавеси он все так же ярок; до странности.

Вывеска «Вас обслуживает фотограф И. В. Коржавин» изменила свое положение — теперь она висит не над рабочим столом, но просто стоит на нем, прислоненная к боковой стене; в углах вывески застряли изъеденные ржавчиной шурупчики. Под стеклом столешницы — скопище нереализованных фотографий за долгие годы.

Одна из немногих современных вещей в фотосалоне — компьютер с цветным принтером на втором столе; стол также новый — он был куплен специально для того, чтобы поставить на него компьютер.

В результате все это выглядит своего рода «островом современности», чем-то посторонним и чуждым остальной обстановке, «содержание» которой почти не изменилось, — просто вещи изменили свое положение.

Пожилой фотограф суетится с фотоаппаратом возле ламп, бросающих яркий свет на белый экран; перед экраном сидит молодой человек в голубой майке, поверх которой надета джинсовая куртка.

— Выше… — тихо произносит фотограф — словно адресуя это не молодому человеку, но фотоаппарату, который закрывает все его лицо выше мягко шевелящихся губ; фотограф на чуть согнутых ногах делает небольшой шажок назад, тоже мягкий, осторожный (на ногах у него ветхие домашние тапочки, к которым прилипли многочисленные нитки и пыль), — подбородок выше… — снова произносит фотограф тихо, на одном тоне, будто бы гипнотизируя.

Молодой человек чуть приподнимает подбородок.

— Хорошо… снима-аю… — интонация голоса еще понижается…

Вспышка.

— Все. Снято, — объявляет фотограф, уже буднично; выпрямляется в полный рост.

Молодой человек встает и подходит к стенду, висящему на стене, по правую руку, и принимается рассматривать фотографии, — без рам, — они приклеены к стенду обыкновенным скотчем, аккуратно, но совершенно безвкусно. Края на фотографиях кое-где надорвались — от времени.

— Это посерьезнее фото на паспорт, точно? — осведомляется молодой человек; с добродушной усмешкой.

У него родимое пятно на щеке. Средних размеров, но выглядит все же не очень приятно, — оно нарушает правильные черты лица.

Пожилой фотограф стоит, склонившись над принтером, но, услышав реплику, выпрямляется.

— Что?

— Я говорил об этих фотографиях. Я в этом ничего не понимаю, конечно… просто говорят ночную съемку вести всегда тяжело… эта женщина на мосту.

— А-а… — неопределенно протягивает фотограф; тоже подходит к стенду.

— Это ведь ночью сфотографировано… Но так все четко, ясно; и лицо вспышкой не затерто. Как это получается! Все настолько хорошо различимо, как если бы я сам просто стоял и смотрел на женщину… Нет, я, помню, сколько ни пробовал, снимать ночью, у меня вообще ничего не было видно на фото…

— В этом нет никакого особенного секрета. Надо фотографировать на штативе.

Молодой человек оборачивается; смотрит на фотографа.