Ахат Мушинский - Шейх и звездочет

«Вальтер» с двумя обоймами патронов Жбан с Килялей нашли в дымоходе у заслонки под кирпичом, когда неделей раньше чистили у Жбана печь. Был ненастный, слякотный день, парни сидели дома, маясь от безделия. Надумали на улицу податься, да мать не пустила, велела за печью следить, которую она затопила перед самым уходом на работу. Это была первая топка после летнего перерыва. Ребята подсели к чугунной дверце, подтащили поленьев, изготовились кормить печь — какое-никакое занятие. Но только хозяйка за порог, только поленья как следует затрещали, из всех щелей и дыр печи повалил дым. Жбан заметался, полез к заслонке, дернул ее и выдернул чуть было не с «мясом» — из-под заслонки посыпались сухая печная глина, и выскочил наполовину из гнезда кирпич, слава богу, не свалился Киляле на голову. Потом друзья выгребали из топки горящие полешки, кидали в таз и вытаскивали во двор... Проветривали комнату, успокаивали всполошившихся соседей по квартире... Немного отдышавшись, полезли разбираться с проклятым шибером и под ним, за живым кирпичом обнаружили многослойный сверток из асбестового волокна и прочих тряпок. Кто его схоронил? Когда? И ведь патрончики без вреда для своего нежного здоровья, несмотря на противопоказанную жару, благополучно жили-поживали в печи. Но все подвластно времени, надоело боевому оружию бока греть в безделье, захотелось на волю, и оно перекрыло дымоход.

Историю эту Жбан с Килялей подетально поведали Гайнану, чтобы никаких подозрений и кривотолков насчет происхождения «вальтера» не было.

Гайнан вернул пистолет Жбану.

— Смотрите, ребятишки, хлебнете, если так открыто будете...

— Не будем, — с сожалением ответил Жбан, — патронов мало.

— Все одно... Избавляться вам от пушечки надо. Знаете, сколько за хранение огнестрельного оружия полагается? Нет? Потому и палите по воронам средь бела дня.

В тот же день, вечером, Гайнан остановил топавшего домой Жбана для небольшого разговорчика «тет на тет». Он предложил уступить ему пистолет за сумму, которую бы тот назначил сам.

— Продай, от греха подальше будешь.

— А вам-то на кой грех?

— Мой грех, дружище, в том, что я точно такой же «вальтер» при одной спешной эвакуации посеял. А он мне дорог был, мне его фронтовой кореш подарил, в ночь перед самой гибелью, секешь?

— Чего не сечь-то? — От Жбана попахивало винцом. Он улыбался. «Разговорчик» ему нравился. — И патроны нужны?

— И патроны.

— Одна обойма еще есть.

— Ну, что, короче?

— А за сколько?

Стали торговаться. Когда уже было ударили по рукам, Жбан замялся и сказал, что ему это дело надо обмозговать.

— Не посоветоваться ли с кем надумал? — насторожился Гайнан.

— Не-е, — успокаивающе махнул рукой Жбан, — кроме Киляльки, никто не знает.

— Смотри, а то а-ля-мафо, загремим под фанфары. Оба... В ногу.

— Не волнуйтесь, дорогой Гайнан Га-лям-фазлы-евич, фу, ты! Фазлы... Фазлы-ляга-мович...

— Фазлыгалямович, — поправил Гайнан.

— Я и говорю... Вы ж меня знаете, все будет в ажуре. Полста рублей и плюс контрамарка в цирк, а? Ха-ха! — Все-таки парень был изрядно пьян.

Договорились встретиться на Ямках, у озера, где виделись днем. На том и разошлись.

Пистолет Гайнану нужен был позарез. Он и сам определенно не знал, для чего ему необходимо оружие, но в самой этой необходимости сомнений не возникало. Не сомневался он и в правильности открытых переговоров со Жбаном. Чего бояться? После освидетельствованной им стрельбы на Ямках и первых словесных прощупываний Жбана с Килялей Гайнан прикинул возможные последствия необоримой этой страсти — иметь при себе огнестрельное оружие, — преследовавшее его на протяжении, можно сказать, всей сознательной жизни, и сказал себе: «Какая чепуха! Какие последствия? В какого все ж зайца можно превратиться на гражданке!»

Анатолия Жбанова он знал не так давно, однако в его порядочности не сомневался. Слово «порядочность» Гайнан толковал по-своему. Порядочный — значит придерживающийся таких же, как и он, Гайнан, порядков. Своего поля ягодка, значит. Разок-другой и выпивать с парнишкой приходилось на школьном дворе. Деньги Гайнана, ноги — Жбана. В картишки игрывали, на футбол хаживали... Мелочи, вроде бы, но Гайнану в его богатой практике общения обычно хватало и более мимолетного знакомства для того, чтобы распознать своего человека. Гайнан считал себя большим психологом. Он, например, говорил об умении определять характер человека по ушам: прижатые уши — себе на уме товарищ; перпендикулярно к голове торчат— крайне своенравный, упрямый; большие с висячими мочками, как у слона, — добродушный, воду на таком возить можно; с приспущенными, точно у дворняжки, кончиками — шестерка, мальчик на побегушках... У Жбана уши были лопоухие, но не очень большие, и угол по отношению к голове не прямой. Стало быть, упрямец, но дрессировке поддающийся. Пасынок вот не укладывался в его универсальную схему, уши у того неопределенной конфигурации — не лопоухие, не прижатые, не большие, но и не сказать, что маленькие, одним словом, невразумительные, как и характер.

«И тут пасынок чертов в голову лезет!» — сплюнул окурок в рябь озера Гайнан, возвращаясь мыслями к Жбану, к предстоящей с ним встрече. На озеро он пришел на час раньше условленного, обошел озеро, ничего подозрительного не обнаружил. Не из того Жбан теста, чтобы в ментовке душу заложить. Да и любому другому на его, хранителя и использователя огнестрельного оружия, месте идти в милицию не резон.

Жбан опоздал немного.

— Красна девица, точно не может, — незло проворчал Гайнан вместо приветствия. Он сразу обратил внимание на оттопыривающуюся на животе куртку. Вдобавок Жбан придерживал пузо рукой.

Закурили по «казбечине».

— Надумал? — скорее не спросил, а между прочим произнес Гайнан.

— Ес-с, — не менее между прочим отозвался Жбан. — Сладкие папиросы, приторные.

— Коли «ес-с» — доставай. — Гайнану надоело тянуть волынку. Опоздал, стервец, да еще курево дармовое хает. Чего мнешься?

И тут Жбан выдал. И в смысле — загнул, удивил; и в смысле — рассекретил, предал. Он сказал, что пятидесяти рублей за пушку мало.

— Но мы же договорились, — возмутился Гайнан. — Ты же согласен был.

— Два дня назад. А взвесил... Оказывается, маловато.

— Полста рублей? По-старому — пятьсот... Пять сотен!

— Вы б еще в керенки перевели.

— Причем тут керенки? Не вчера ли только реформа сотни в десятки превратила. И уж сравнить нельзя? Сколько ж ты хочешь?

— Не волнуйтесь, Гайнан Фазлыгалямович. Денег мне сверх договоренного не нужно.

— А чего же?

— Не деньги требуются, а... Вопрос, понимаете ли, деликатный.

— Разделикатничался. Ну, ну?