Валерий Залотуха - Свечка. Том 1

Ничего не понял со сна…

Голос женский, глухой, как будто через платок говорит:

– Ваша жена находится в парке «За пограничником». Она там не одна. – И отбой.

Посидел на кровати минут пять и все понял. Ведущий на концерте был – стихи о советской милиции читал. Внешне – вылитый Лановой, а фамилия то ли Цесаркин, то ли Цесарский… Так смотрела на него Светка, что неприятно делалось, отчасти еще и потому с концерта ушел. Но, конечно, даже представить себе не мог, что до такого может дойти, – не ушел бы. А сидя в трусах и майке на кровати, очень хорошо представил.

Даже слишком хорошо…

Быстро оделся, зашел на службу, взял в оружейке табельное оружие и обойму с патронами и двинулся пешком в сторону парка. Ночь стояла лунная, и, чтобы не засветиться, вошел в парк с тыла, перебрел вброд небольшой ручей, скрытно выдвинулся на огневую позицию, залег, снял пистолет с предохранителя – затвор передернул еще перед входом в парк, чтобы звуком не спугнуть…

То место называлось «За пограничником», потому что большой гипсовый пограничник с собакой прикрывал собой и как бы охранял тех, кто уединился на уютной скамейке – известное всем место. Получалось, они – видели, а их – нет. Но это если с центрального входа зайти.

А если с тыла…

Сидели, как два голубка, головка к головке, при желании можно было одним патроном обоих поразить. Впрочем, экономить патроны Челубеев не собирался. Два – им, один – себе, как говорится, в порядке живой очереди…

Почему не выстрелил? Этот вопрос Челубеев задавал себе потом не раз, и ответ выходил один – «Пионерка». Да, многое было сделано, но сколько еще предстояло сделать! Новая следовая полоса, спортгородок, радиоузел – всего не перечислишь. Челубеев был уверен – «Пионерка» Светке жизнь спасла.

Пришла под утро, растерянная, смущенная.

– Я все видел, я все знаю, не знаю только одного: было или не было?

– Не было!

– Поклянись!

Упала на колени, заплакала:

– Детьми клянусь, Маратик!

Обида грызла страшно, места себе не находил. И тут Людка Шалаумова заходит в кабинет бумаги подписать. Что-то в голову стукнуло: «Она!»

– Ты звонила?

– Я.

– Через платок говорила?

– Да, – и улыбнулась.

Если бы не было той улыбки, то, может, и ничего не было бы…

А так…

Даже сейчас тошно вспоминать. Поднялся, подошел, развернул к себе спиной, нагнул и… И главное – хоть бы посопротивлялась, недовольство высказала, наоборот – постонала даже…

А как перед Генкой неудобно потом было – в глаза не мог ему смотреть недели три. И жалко мужика – с какой сукой живет, а ведь не скажешь…

– 1:1, – сказал тогда себе Челубеев, но легче не стало, очень долго рана затягивалась. Да, по правде сказать, и не 1:1. На следующий год у Челубеева случился роман, самый настоящий, разводиться даже думал… В Сочи, в санатории «Щит и меч»…

Стюардесса по имени Жанна…

Не стюардесса, правда, подавальщица в столовой, но какая разница, главное, что Жанна! Влюбился, голову потерял…

Рассосалось не сразу, но рассосалось… Была еще пара-тройка приключений, однажды даже с неприятными последствиями, правда, быстренько залечил, и все, между прочим, на совещаниях – в системе исполнения наказаний немало интересных женщин работает. Но, как говорится, было и быльем поросло, не вернуть, не исправить, а жить дальше надо. Не мальчик уже, да и Светка давно не девочка. И вдруг снова, как много лет назад:

– Что?

И кто? Монах! В синих штанах…

Конечно, то, что монах, неопасно в смысле измены, монахам это строго запрещено, хотя мало ли кому что запрещено… Челубеев думал об этом с обреченностью, так как с недавних пор ему стал понятен механизм причинно-следственных связей в личной жизни человека. На этот счет Светка как раз просветила, точнее, не Светка, а книжка, которую сестры дали ей почитать. Фамилию писателя Челубеев не запомнил, русская и еврейская одновременно, а название сразу понравилось: «Механика судеб» [44]. Светка сначала читала про себя, а потом стала вслух целыми страницами зачитывать. Там всё на великих личностях подтверждается. Взять, к примеру, Пушкина. Гулял с чужими бабами? Еще как, оказывается, гулял! И за это получил пулю в живот. «Неужели это мне за Жанну?» – думал, слушая, Челубеев. «Или за жирную Хозяйку “Курятника”, с которой на Всесоюзном совещании начальников ИУ, ИТУ, ИЗ и ИК предельно близко пообщался, которая и одарила тогда кратковременным недугом?» – спрашивал он себя. Вот она механика судеб, получай теперь и ты, Челубеев! С мужским мазохистским упорством иногда он этого даже желал: «Пусть, пусть она мне с этим монахом изменит – за Жанну, за Людку, за тех, чьи имена уже не помню! Но потом…»

Челубеев точно знал, что будет потом.

Сначала выстрелит в него, потом в нее, а вот в себя, как тогда в парке планировал, стрелять не станет. Не дождетесь! Дадут десять лет, не больше – «чувство ревности в состоянии аффекта». Зона – «сотка» – для работников правоохранительных органов. Строго, чисто, никакого беспредела, как говорится, все свои. Начальник – Сапожков Федор Федорович, встречались на совещаниях не раз. Но главное – дядя, родной дядя срок там отбывает, дядя, которому Челубеев очень многим обязан. К нему из армии в Москву заехал, чтобы посоветоваться в выборе правильного жизненного пути, а тот посмотрел на его красные вэвэшные погоны, хлопнул по плечу и сказал: «Ты уже на правильном пути, вот и не сворачивай». Помог в училище внутренних войск поступить, а когда Челубеев закончил учебу и получил назначение, дядя дал очень дельный совет:

– Если хочешь, чтобы тебя все вокруг уважали, обращайся к каждому по имени-отчеству.

– Как? – не понял Челубеев, – Ко всем, ко всем?

– Ко всем, ко всем.

А их «всех-всех» чуть не две тысячи. Личные дела читал, по ночам зубрил, пока скрытые возможности организма не распахнулись. Зато как зэки это ценили! Закоренелые рецидивисты плакали в строю – их за всю жизнь никто по имени-отчеству не назвал, а тут – сам Хозяин… Светка поражалась: тебе, говорит, с такими способностями в цирке надо выступать, а он, усмехаясь, отвечал: мне, мол, и тут хорошо. Только неугодников не запоминал. К этим, с позволения сказать, людям Челубеев относился с презрением и брезгливостью, потому как есть части тела, к которым мужчина не должен подпускать никого! Хотя необходимость их в зоне отлично понимал. Испорченные были той реальной страшилкой, которой зэки больше всего боятся, а страх подчиненных – лучший помощник руководителя, порядок со страха начинается. Чтобы не показаться шибко умным, Челубеев не любил обобщать, но тут был готов обобщить: власть в России всегда держалась на страхе, а без страха она развалится.

На воле страх – зона, на зоне – опущенные.