Ричард Мораис - Путь длиной в сто шагов

– Понимаешь, Гассан, кольраби представляет собой нечто среднее между капустой и репой, она сочетает в себе вкусы и того и другого. Запомни это. Это тонкое, но существенное различие, которое поможет тебе решить, когда и какой овощ следует подать на гарнир.

Повесив на оба локтя по корзине, то и дело наклоняясь ко мне, чтобы расслышать мой тихий голос, тонувший в шуме рынка, мадам Маллори, должен я сказать, была во время этих походов само терпение. Она всегда готова была ответить на любой мой вопрос, неважно насколько детский и примитивный.

– В нашей провинции любят раннюю белую венскую и раннюю красную венскую кольраби. А вот navet de Suède – брюква, или шведская репа, овощ, который рос в дикой природе, на севере, на берегах Балтики, еще до того, как кельты перенесли этот питательный корнеплод на юг и начали его культивировать во Франции. Это, конечно, было тысячи лет назад, но, по моему мнению, шведская репа сегодня превосходит все прочие своей сладостью, которую она приобрела со временем. У мадам Пикар мы сможем найти и желтую, и черную репу…

Мы оба подняли глаза, чтобы понять, где находимся мы и где – мадам Пикар, и, к нашему большому удивлению, увидели перед ее прилавком папу. Он стоял, широко расставив ноги, подбоченясь одной рукой, а другой размахивая в воздухе. Он говорил весьма оживленно, и, как я подозреваю, мне это показалось, но я будто бы отчетливо видел брызги слюны, которые фейерверком вылетали у него изо рта.

А суровая мадам Пикар в армейских ботинках и обычном многослойном наряде из черной юбки и свитеров, откинув голову назад, заливалась смехом, слушая папин рассказ. Она хохотала так сильно, что ей пришлось опереться о папино плечо.

Видя их такими, я поморщился от досады и тут же хотел уйти, но мадам Маллори, возможно, почувствовав мое желание сорваться с места, взяла меня под руку, и мы пошли вперед.

– Bonjour, Madame Picard! Bonjour, Monsieur Haji! Добрый день, мадам Пикар! Добрый день, мсье Хаджи!

Папа и мадам Пикар не видели, как мы подошли, и все еще смеялись, но все их веселье при звуках знакомого голоса мгновенно угасло. Папа даже, было, прежде чем обернуться, принял что-то вроде защитной стойки, но потом увидел меня, и во взгляде его мелькнуло смятение, словно он не знал, как себя вести. Но те же чувства испытывали мы все – я, сопровождавший мадам Маллори на рынок, и папа с Пикар на «другой стороне». Все мы были озадачены.

– Здравствуйте, мадам Маллори! – сказал папа, и видно было, что ему неловко. – Прекрасная погода. И, я вижу, вы привели с собой вашего лучшего ученика.

– Привет, папа! Bonjour, Madame Picard!

Вдова Пикар смерила меня взглядом, как это принято у французов.

– Ты, Гассан, вылитый кулинар. Le petit chef. Юный шеф-повар.

– Ну что, как там мой мальчик? Уже готов занять ваше место?

– Разумеется, нет! – холодно сказала мадам Маллори. – Но он все схватывает на лету, это я должна признать.

Всем нам было не по себе, мы не знали, что делать дальше. Наконец мадам Маллори указала на корзинку за прилавком и сказала:

– Смотри, Гассан. Что я тебе и говорила. Это белая шведская репа, а не желтая или черная, как я надеялась.

Она наклонилась вперед и, не обращая внимания на папу, спросила:

– Мадам Пикар, у вас, случайно, не прячутся где-нибудь другие, более редкие?

У папы на лице было странное выражение – он не сердился, он скорее был озадачен, как человек, узнавший о совершенно новом порядке вещей. Папа несколько раз медленно моргнул, осознавая произошедшее, положил мне руку на плечо, сжал его на прощание и, не говоря больше ни слова, ушел.

Через полгода после начала моего ученичества как-то после обеда мы с Марселем намывали кухонный пол по приказу мадам Маллори, прежде чем разбрестись по своим комнатам в ожидании вечерней смены.

В заднюю дверь постучали, и я пошел посмотреть, кто это.

Это был мсье Итен с ящиком в руках.

– Добрый день, Гассан. Как дела?

После ритуального обмена вопросами о состоянии здоровья различных членов наших семей мсье Итен объявил мне, что он получил партию доставленных ему срочно устриц из Бретани и тут же принес их в «Плакучую иву», поскольку знал, что мадам Маллори наверняка захочет вечером подать свежие устрицы, если будет знать, что они есть в наличии.

Но мадам Маллори не было в ресторане. Не было ни Жана Пьера, ни Маргариты, ни даже мсье Леблана. Никого из старших. Только мы с Марселем и нашими швабрами.

– Что скажешь, Марсель?

Марсель решительно помотал головой. Его пухлые щеки затрепетали от ужаса при мысли о том, что мы можем сами принять такое ответственное решение.

– Не надо, Гассан. Она нас убьет.

Я заглянул в ящик.

– Сколько здесь, мсье Итен?

– Восемь дюжин.

Я покопался в ящике.

– Хорошо, я за них распишусь. Но вычтите четыре.

– Pourquoi? Почему?

– Потому что эти четыре – Crassostrea gigas. Вы прекрасно знаете, мсье Итен, что мадам Маллори никогда не подаст их своим клиентам. Как они здесь оказались? Она пришла бы в ярость, если бы увидела, что вы пытаетесь выдать тихоокеанских устриц за huîtres Portuguaises Sauvages. И кроме того, тут перемешаны разные виды. Все они из Бретани, это правда, но я вижу, что по крайней мере шесть штук – вовсе не те первоклассные La Cancale pousses en claires с побережья у Монт-Сен-Мишель. Смотрите, у La Cancale мантия светло-бежевого цвета и раковина с зазубринами, вот такая. Я бы сказал, что остальные вот тут – это La Croisicaise из каналов Гран-Трэк и Пти-Трэк на юге. Видите, тут характерный для них бледно-желтый оттенок раковины? И посмотрите, они все разного размера. Это – номер четыре, а эти, должно быть, номер два. Нет? В вашем счете об этом упоминаний нет, мсье Итен. Поэтому я прошу прощения, но вам придется изменить счет соответствующим образом, если вы хотите, чтобы я принял их.

Мсье Итен вынул из ящика четыре «неправильные» устрицы и сделал пометку в счете относительно размера и качества, как я его и предупредил, а потом сказал:

– Прости меня, Гассан. Недоразумение. Такое больше не повторится.

На следующий день мадам Маллори повысила меня в должности от подсобного рабочего до квалифицированного подмастерья – комми. Теперь я стал ее личным помощником на кухне. Я понял, что этот ящик с устрицами был экзаменом, устроенным мне по предварительной секретной договоренности с рыботорговцем. Конечно, никто из них никогда не признался мне в этом.

Однако такова уж была мадам Маллори.

Всегда так требовательна, ох как требовательна.

В особенности по отношению к персоналу.

Стояло хлопотное воскресенье в разгаре зимы. Мир снаружи был чист и бел. Толстые сосульки свисали с медных стоков «Плакучей ивы», как окорока, вялившиеся под навесом. Внутри, на кухне, готовка шла полным ходом. Кастрюли гремели, вспыхивало пламя, и в этом чаду мне было поручено приготовить суфле из козьего сыра и фисташек, любимое посетителями блюдо для позднего завтрака.