Ричард Мораис - Путь длиной в сто шагов

Я вынул из ледяной кладовки в задней части кухни набор керамических формочек и, как полагается, смазал стенки мягким сливочным маслом, а потом присыпал дно формочек кукурузной крупой и мелко порубленными фисташками. Основа суфле была также сделана как по писаному: незрелый козий сыр, яичные желтки, мелко порубленный чеснок, тимьян, соль и белый перец, все нагреть и перемешать перед добавкой щедрой порции взбитых яичных белков и кремотартара – кислого осадка, который соскребают со стенок винных бочек и после очистки превращают в пыль, в белый порошок, который волшебным образом стабилизирует пену взбитых яичных белков. Последним штрихом, конечно, был верхний слой взбитых белков, элегантно выровненный ножом, с едва заметным изящным завитком. Когда все было закончено, я поставил формочки в водяную баню и поместил противень на средний уровень духовки, чтобы запечь суфле.

Через полчаса, когда я готовил телячий бульон, Жан Пьер крикнул:

– Гассан, сюда!

Я бросился к нему помочь вынуть из печи тяжелое жаркое из свинины для ритуального обливания его лимонным соком с коньяком.

Мадам Маллори за соседним столом приправляла дораду ароматными травами и лаймом и то и дело нетерпеливо поглядывала, вернулся ли я уже к своему рабочему месту.

– Гассан, следи за суфле! – резко приказала она. – Аккуратнее! Идиот, ты чуть не уронил противень.

Маргарита, тихий помощник шеф-повара, оторвала взгляд от работы (она делала бланманже в холодной части кухни), и мы какое-то время глядели друг на друга над гудящим пламенем. Сочувственный взгляд Маргариты заставил мое сердце трепетать, но задерживаться я не мог и бросился к своей духовке вынимать суфле.

– Не беспокойтесь! – отозвался я. – Все под контролем.

Я распахнул дверцу духовки, вынул горячий противень, заставленный суфле, и поставил его на стол.

Все они опали. Это выглядело как неудавшийся биологический эксперимент.

– О нет, вот дрянь…

– Гассан!

– Нет. Но… Я не понимаю. Я десятки раз делал их раньше, эти суфле. Они погибли!

Все подошли посмотреть.

– Пф-ф, – сказал Жан Пьер. – Полный провал. Этот мальчишка никуда не годится.

Мадам Маллори в отвращении тряхнула головой, как будто я был безнадежен.

– Маргарита, живо смените Гассана. Приготовьте суфле снова. А ты, Гассан, займись сегодняшней пастой. Там ты не так сильно навредишь делу.

Я шмыгнул в угол кухни зализывать раны.

Через двадцать минут к моему столу подошла Маргарита, будто бы для того, чтобы взять с верхней полки какую-то посудину. Когда я помогал ей снять оттуда большое блюдо, наши руки соприкоснулись, и меня словно ударило током.

– Не давай им так набрасываться на тебя, Гассан, – прошептала она. – Я как-то допустила ту же самую ошибку. Дело было в середине зимы, внешняя стена кладовки стала совсем холодной, и формочки, стоявшие там на полке, тоже замерзли. Поэтому, когда готовишь суфле зимой, надо сначала занести формочки на кухню хотя бы за полчаса, чтобы они нагрелись до комнатной температуры перед тем, как ты зальешь в них белки.

Она мило улыбнулась и ушла по своим делам. Я был влюблен.

Наш с Маргаритой взаимный интерес достиг пика несколько недель спустя, когда мы оказались на кухне за соседними столами. Мадам Маллори и Жан Пьер, работавшие справа и слева от нас, гремели кастрюлями и кричали официантам, что пора забирать заказы. Мы с Маргаритой, смущаясь, делали вид, что не обращаем друг на друга внимания – ну, то есть до тех пор, пока она не нагнулась достать из духовки тартинки, а я в то же самое время нагнулся, чтобы достать сковороду, стоявшую рядом с ней, и случайно моя нога коснулась ее ножки.

По ноге моей пробежал огонь и в одно мгновение достиг паха. Я не отодвинул ногу, а, наоборот, едва заметно подался к Маргарите. К моей огромной радости, я почувствовал, что и девушка подалась ко мне, и спустя несколько головокружительных мгновений, когда я выпрямился со своей сковородой, предусмотрительно держа ее прямо перед собой чуть ниже талии, мне пришлось ловить ртом воздух.

– Приходи ко мне в перерыве, – прошептала она.

И вот, как только мы закончили утреннюю смену, я снял халат и поспешил от «Плакучей ивы» вниз по склону, прямо по сугробам. Выйдя наконец за оштукатуренную каменную стену, я бросился бежать, поскальзываясь то и дело в обледеневших переулках по дороге к дому Маргариты. Она жила над кондитерским магазином в центре.

Маргарита встретила меня на улице перед домом, и мы заговорщицки переглянулись, но не сказали друг другу ни слова. Я с деланым безразличием оглядел улицу. Рука Маргариты дрожала, когда она вставляла ключ в замок покрытой изморозью парадной двери. Пожилая пара входила в обувной магазин «Бата»; молодая мамочка с коляской выходила из кондитерской; владелец цветочного магазина чистил от снега тротуар перед своей витриной. В нашу сторону никто не смотрел.

Дверь распахнулась, и мы вошли, миновали почтовые ящики и батареи, смеясь, перескакивая через две ступеньки, взбежали в ее однокомнатную квартиру на четвертом этаже. Оказавшись наконец-то за дверью, в уединении ее квартиры, мы бросились ласкать друг друга, как в бреду, и жадно целовались, сбрасывая и роняя одежду как попало.

В тот день я взял несколько уроков французской интерпретации lingua franca, и после горячего душа, где было много хихиканья и мыла, мы неохотно пошли обратно в «Плакучую иву», поодиночке, слишком томные и беспечные для того, чтобы должным образом соблюдать суровую дисциплину вечерней смены.

– Сосредоточься, Гассан. О чем ты сегодня думаешь? – срывалась на меня мадам Маллори.

Так все и началось. Однако для нашего развивавшегося романа имелись и препятствия. Ночи в монашеской келье, рядом с бдительной и суровой мадам Маллори, ему не особенно способствовали. Время, которое нам удавалось урвать во время дневного перерыва, было хоть и приятным, но явно недостаточным. У нас с Маргаритой никогда не было возможности спокойно побыть вместе подольше.

Как-то раз, когда я уже собирался бежать, кое-как затягивая на себе ремень, Маргарита, все еще стоя в кимоно и придерживая для меня дверь, тихо сказала:

– Жаль, что ты не можешь остаться дольше, Гассан. Иногда у меня создается впечатление, что ты не хочешь узнать меня поближе. Это грустно.

И Маргарита аккуратно закрыла дверь в квартиру. Я остался на лестнице, растерянный, как рыба, которую выудили из воды и бросили на дно лодки. Она была как мама. Говорила мало, но уж когда говорила, боже мой, это было больнее, чем любые тирады отца.

По пути домой я обнаружил, в первый раз в жизни, что мне не захотелось убежать, когда женщина, которая мне нравилась, приоткрыла дверь, ведущую к более близким отношениям. Совсем наоборот, я готов был броситься к этой двери в близость с Маргаритой сломя голову. Поэтому, идя в тот день по задворкам обратно в «Плакучую иву», я говорил с собой вполголоса, полный решимости уделять Маргарите больше времени, в особенности в наш единственный выходной.