Юрий Герт - Кто если не ты

Было здесь еще несколько девочек, а из ребят — Лешка Мамыкин, задира и буян, и скромница Михеев, которого как-то случайно, надеясь, что он не придет, пригласил Женька — но Михеев пришел и не только не нагнал скуки, но выяснилось, что он даже умеет рассказывать анекдоты — правда, без «соли» — и танцевать. Но Лилю никто не интересовал так, как этот загадочный Шутов, и она, поглядывая на часы, все ждала, что он подойдет к ней, и тогда она так его обрежет.

Пока Слайковский и Впадина откалывали «буги», она подыскивала благовидное объяснение для матери, потому что сейчас уже почти двенадцать, и дома ей учинят допрос с пристрастием. В это время зазвенел звонок. Его расслышали не сразу, а он звонил непрерывно, протяжно, казалось, вот-вот он захлебнется собственным звоном, и что-то щемящее, тоскливое было в этом тревожном звоне, как в далеком зове человека, попавшего в беду, и потом раздался стук, отрывистый, частый, нетерпеливый.

Все застыли.

Кто-то нерешительно промямлил, что явились чьи-нибудь родители... У Слайковского метнулась мысль: уж не мать ли вернулась с дежурства?.. Лиля охнула и вцепилась в Красноперова. Михеев — на всякий случай — принялся торопливо прятать бутылки за тумбочку с радиолой.

— Не тушуйтесь, ребята,— сказал Лешка Мамыкин и, уронив по пути стул, отправился открывать.

По его дружески громким приветствиям, долетевшим из передней, стало ясно — опасности никакой! Все дружно и облегченно вздохнули, когда в комнату вбежали Бугров и Гольцман.

— Веселитесь? — бешено крикнул Клим, выкатив глаза.— А там человек погибает!

— Какой такой человек? — спросил Слайковский, подходя к нежданным гостям и еще продолжая радостно улыбаться.

Бухая сапогами, Мишка двинулся к радиоле, выключил пластинку.

Их окружили плотно и слушали — кто с недоверчивым сочувствием, кто с боязливым любопытством. Клим заметил, как вдруг обвисли плечи у Слайковского и как захлопнул он свои егозливые глазки — а когда снова их открыл, в них был страх.

«Он все знает!» — подумал Клим и, подступив к Женьке, выдохнул ему прямо в посеревшее лицо:

— За что арестовали Егорова?

— А я тут при чем! — сказал Слайковский ослабевшим голосом и, приняв безучастное выражение лица, оглянулся вокруг, словно ища поддержки. Мишка схватил его за лацкан, тряхнул, крикнул в ухо.

— Врешь! Ведь знаешь!..

Слайковский вжал в плечи голову, оскорбленно заморгал:— Ну и знаю, ну и что? И все знают!..

— Что все знают? — Мишка продолжал ожесточенно трясти Слайковского, будто желая вытряхнуть из него внятный ответ.

— А то, что ваш Егоров карточками спекулировал! Карточки на базар таскал, ворованные карточки, вот что!

— Вре-е-ешь...— в один голос протянули Мишка и Клим.

— А вы... Вы-то чего притворяетесь, будто не знали?— злорадно ощерился Слайковский.— Кому барыши в карман шли? Кто с ним на Яву бежать собирался — я, что ли?

— Постой, погоди...— с трудом соображая, проговорил Клим.— Погоди... У него же знакомый большевик есть, на Трех Протоках. Который в гражданскую... Он ему три тысячи...

— Чего ты плетешь! — засмеялся Слайковский, обретая обычное нахальство.— Какой там еще большевик? Барыга был, а не большевик — он карточки где-то тибрил, а Егор...

— Был большевик! — упрямо сказал Клим.— Егоров сегодня к нему на весь день уходил!

— К нему? А на базар, карточками торговать — не хочешь? — Слайковский отрывисто захихикал.— Там, на базаре, его и цапнули!

...Они не знали всего, что знал Слайковский.

Не знали, что Егоров прошлой ночью добыл из бумажника захмелевшего квартиранта десять карточек, и что Слайковский, как и прежде, далеко не бескорыстно, помог сбыть их Егорову в базарной толпе; не знали, что когда у Егорова в кармане набралось около трех тысяч, Слайковский предложил ему поделить выручку поровну, и что они подрались и рассыпали деньги, и тут Слайковскому удалось улизнуть, а Егорова арестовал милиционер.

Ни Клим, ни Мишка не знали ничего этого — они поняли самое главное и оглушенно переглянулись.

Нет, Слайковский не врал. Врал Егоров. Зачем?.. И как они могли ему поверить? Только теперь Клим ощутил всю наивность вымысла Егорова. Очевиднейшую, потрясающую наивность, которую не замечали прежде, когда им так хотелось в нее поверить, поверить, что кто-то — сильный и добрый — оценит их ослепительную мечту и поможет им! Но Егор, Егор...

— Эх, вы...— нарушил тишину Лёшкин голос.— Тоже, нашли, с кем связываться...

Вечно сонные заплывшие глазки Мамыкина с грустным удивлением скользнули по Мишке и остановились на Климе.

— Набрехал он вам с три короба, а вы...

— Так вы все-таки хотели уехать на Яву? — осуждающе спросил Михеев.

— Как же, нам известно, на какую они Яву хотели!..— потешался Слайковский, и в тон ему, и еще громче, закатывался Впадина, и оба они перемигивались так, будто им действительно известно что-то особенное...

Едва Лиля увидела Клима, как в ней вспыхнула еще не погасшая обида. Ее кукольное личико порозовело от мстительного гнева:

— Еще идейными прикидываются! А сами?.. Всех обманывают! Даже этого... Вашего Егорова... Сами дома, книжки почитывают, а он — в тюрьму попал!

— Да, братцы, нехорошо у вас получилось...— сокрушенно вздохнул Мамыкин.

Неужели, неужели же это правда — и они во всем виноваты, и Егоров ради них пошел на преступление? Клим растерялся, не находя чем ответить на чудовищное обвинение.

— Я же говорил, напрасно вы все это затеяли,— рассудительно произнес Михеев.— Напрасно..Я же говорил...

И вдруг из Клима выплеснулось все, что накипело за этот роковой день. Глаза его мятежно вспыхнули, он рванулся к Михееву:

— Говорили, говорили! Что вы говорили? Вы хохотали да каркали! Что вы еще умеете? Друг перед другом выпендриваться — мы в чужие карманы не лазим, мы честные!.. Кто честный? Вы честные? Да вы мизинца Егорова не стоите! Он не ради своей шкуры... Не ради шкуры!.. А вы на себя посмотрите... Жрете, веселитесь, а на мировую революцию вам наплевать, пускай другие!..

Он выпустил весь заряд единым залпом — и смолк. И всё тоже стояли перед ним молча, в смущенной, по-давленной тишине. А Клим, как будто его самого опустошила эта неожиданная речь, с тоской осмотрелся вокруг, негромко сказал — уже без прежнего напора:

— Ну как же... Как можете вы так жить? Ведь вы — люди!..

Ему ответил из угла насмешливый голос:

— А уж это кому что нравится.

Все оглянулись и увидели Шутова. Он стоял у стола, сцеживая из бутылок остатки в свой стакан. На него смотрели, а он, целиком поглощенный своим занятием, отставил последнюю бутылку, взболтнул в стакане буроватую смесь, выпил, не морщась, и положил в рот огурец. И было слышно, как огурец на его зубах вкусно хрустнул. Прожевав, Шутов улыбнулся, глядя куда-то мимо Клима, который смотрел на него с хмурым недоумением, и лениво приказал: